Александр Колпакиди - Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

«Буржуазная мораль трактует на все лады — „глаза человека — зеркало его души“. На этом процессе за один день, больше чем за всю свою жизнь, я убедился в лживости этой трактовки. Глаза всей этой банды ничего не выражали такого, чтобы по ним можно было судить о бездонной подлости сидящих на скамьях подсудимых. Облик в целом у каждого из них… был неестественный. Печать смерти уже лежала на всех лицах. В основном цвет лиц был так называемый землистый… Тухачевский старался хранить свой „аристократизм“ и свое превосходство над другими… пытался он демонстрировать и свой широкий оперативно-тактический кругозор. Он пытался бить на чувства судей некоторыми напоминаниями о прошлой совместной работе и хороших отношениях с большинством из состава суда. Он пытался и процесс завести на путь его роли, как положительной, и свою предательскую роль свести к пустячкам…

Уборевич растерялся больше первых двух. Он выглядел в своем штатском костюмчике, без воротничка и галстука, босяком… (За десять лет до того Белов служил с Уборевичем, был его заместителем и сменил его на посту командующего Северо-Кавказским военным округом. Это информация к размышлению, не более того… — Авт. )

Корк, хотя и был в штатском, но выглядел как всегда по-солдатски… Фельдман старался бить на полную откровенность. Упрекнул своих собратьев по процессу, что они как институтки боятся называть вещи своими именами, занимались шпионажем самым обыкновенным, а здесь хотят превратить это в легальное общение с иностранными офицерами. Эйдеман. Этот тип выглядел более жалко, чем все. Фигура смякла до отказа, он с трудом держался на ногах, он не говорил, а лепетал прерывистым глухим спазматическим голосом. Примаков выглядел сильно похудевшим, выказывал глухоту, которой раньше у него не было. Держался на ногах вполне уверенно… Путна только немного похудел, да не было обычной самоуверенности в голосе…

Последние слова все говорили коротко. Дольше тянули Корк и Фельдман. Пощады просили Фельдман и Корк. Фельдман даже договорился до следующего: „Где же забота о живом человеке, если нас не помилуют“. Остальные все говорили, что смерти мало за такие преступления… Клялись в любви к Родине, к партии, к вождю народов т. Сталину…»

Рискнем высказать одно предположение. У нас сейчас много пишут о той преувеличенной ненависти, которую выказывали судьи к своим вчерашним товарищам. За что, мол, и поплатились. Этому тоже есть объяснение в русле нашей версии.

Как поведет себя заговорщик, если его назначат судить других заговорщиков, уже разоблаченных? Он или затихнет, как мышка, или же, наоборот, будет проявлять преувеличенную ненависть к подсудимым, лишь бы не подумали, что он тоже был заодно с ними. Вспомним сочащиеся ненавистью статьи Радека и Пятакова, вспомним, как последний просил Сталина позволить ему лично расстрелять осужденных. Это не укладывается в нормальную логику нормальных людей. Но хорошо укладывается в известное: «Держи вора!», которое громче всех кричит сам вор. Уж очень все демонстративно. А ведь служебная записка наркому — не статья в газету, эмоциям тут не место…

Восемь подсудимых — восемь судей. Из них только двое переживут чистку — Буденный и Шапошников. Ну, с Буденным все ясно. Откровенный сталинец, хоть и недалекий, но верный. Куда сложнее обстоит дело со вторым.

Арестованный по делу «Весна» в 1930 году преподаватель военной академии Бежанов-Сакворелидзе дал показания о том, что в состав московского контрреволюционного центра входили А. С. Пугачев и Б. М. Шапошников. 13 марта 1931 года в присутствии Сталина, Молотова, Ворошилова и Орджоникидзе состоялась очная ставка. Офицеры обличили Бежанова в клевете. В тот же день Пугачев был освобожден из-под стражи. Шапошникова не арестовывали вообще.

1933 год. О «предательской работе» Шапошникова сообщала агент Зайончковская. Арестованная в 1937 году, она свои показания повторила.

1937 год. Прокофьев, Гай и Фельдман в ходе следствия дают показания на Шапошникова. Того не только не арестовывают, но назначают в состав суда. Более того, в мае 1937 года, как раз когда шли аресты, Шапошников был назначен начальником Генерального штаба — при том, что на него было множество показаний.

По этому поводу следовало бы рассуждать о иезуитской хитрости Сталина, который одних убивал, а других с помощью компромата держал «на строгом ошейнике», заставляя дрожать перед собой — вероятно, из чистого садизма, не иначе. Но мы не станем этого делать, а просто отметим про себя: судьба Шапошникова загадочна. Несколько позже дойдем и до объяснений.

Говорят, что нашу разворованную промышленность нет нужды национализировать. Приватизацию любого предприятия можно отменить в судебном порядке, исходя из тех нарушений, которые были допущены в ходе процесса приватизации. Думаем, точно так же практически любого из репрессированных можно реабилитировать, исходя из многочисленных нарушений Уголовно-процессуального кодекса, допущенных в ходе следствия и суда. Да уже одного применения мер физического воздействия довольно! Поэтому не будем в качестве аргумента принимать утверждение, что заговора не было, потому что все его предполагаемые участники реабилитированы. Сталин заботился о внешнем соблюдении законности, но отнюдь не о следовании букве закона — кто тот безумец, что решился бы поспорить с ним?

А вот некоторые аргументы стоят того, чтобы о них поговорить. В той же «Справке» пишется: «…пытаясь обосновать наличие военного заговора, следствие сфабриковало пять противоречащих друг другу предположений об обстоятельствах возникновения заговора. По делу получается, что заговор возник: 1) по инициативе Тухачевского, в его бонапартистских целях; 2) по директиве Троцкого; 3) по указанию центра правых; 4) по решению блока троцкистско-зиновьевской и правой организации; 5) по установкам, исходившим от генштаба Германии». Действительно, предположений пять — но почему «противоречащих»? В чем противоречие-то?

Рассмотрим сначала все пункты по отдельности. Имел ли Тухачевский личные амбиции? Вы прочли главу, посвященную его личности и биографии. Мог ли такой человек не иметь амбиций, когда чуть ли не каждый его шаг, каждое слово, самая манера поведения говорят о крайней амбициозности, которую еще поддерживало окружение. Представьте себе человека, которому окружающие с утра до ночи твердят о его замечательном сходстве с Бонапартом. Он и без того считал себя далеко не последним из генералов. И вспоминая польскую кампанию, свой несостоявшийся Тулон, каждый раз должен был материть Сталина, испортившего ему такой звездный час!