Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Религия в те времена являлась, несомненно, основой общества Египта (да и любого другого), а Осирис вполне заслужил право называться общенародным богом. Но предрассудки и легковерие уничтожили все самое хорошее, что было в древнеегипетской религии, и от культа Осириса, судьи мертвых, даровавшего надежду на возрождение, египтяне перешли к почитанию местных божеств, изображавшихся в виде животных. Если любой уважающий себя философ считал глупым стремление греков наделять богов человеческими страстями, то желание египтян снабдить животных божественной сущностью и поклоняться им могло показаться ему еще более абсурдным. По мнению Птолемея, египетская религия быстро вырождалась из-за излишнего влияния храмов и слабости государства.

Поразмыслив над всем этим, Птолемей решил не вмешиваться в сложившуюся ситуацию тотчас же. Это было очень взвешенное решение с точки зрения политики, ибо и на востоке, и на западе назревали большие проблемы. В Греции царили волнения, Антигон с нетерпением ждал возможности напасть на Египет, и Птолемей не хотел разжигать беспорядки в собственной сатрапии. Персы однажды уже пренебрегли этой опасностью и поплатились за свою неосмотрительность. В итоге более рассудительный Птолемей отказался поддаваться этому соблазну. Вместо этого он занялся поиском того общего, что могло бы объединить всех жителей Египта, несмотря на их этническую принадлежность и традиции. Для этого он создал культ, соединивший в себе элементы египетской и греческой религий.

Нечто подобное было крайне необходимо в Александрии, разношерстные жители которой уже начали конфликтовать друг с другом из-за того, что обладали разными взглядами на некоторые вопросы религиозной доктрины. Греки с недоверием относились к евреям, а египтяне – и к тем и к другим. С иудеями ничего было нельзя поделать – их религия устоялась, и они соглашались поклоняться только своему собственному богу. Но греки и египтяне были более гибкими, и Птолемей, заметив это, объединил черты и атрибуты Зевса и Гадеса, Ра и Осириса, богов, которым поклонялись обитатели этих двух столь разных миров, создав единое божество, почитать которое могли представители обоих народов. Так появился культ Сераписа, продолжавший существовать даже после установления христианства и оказавший огромное влияние на весь мир.

Греки первыми стали поклоняться этому богу. Признавая существование всех своих богов, но сомневаясь в их добродетели, эллины готовы были включить в свой пантеон любое божество, способное предложить им нечто новое. К тому же Сераписа связывали с Осирисом, к которому греки относились с большим почтением. Отождествив этого бога со своим собственным Дионисом, они сделали уверенный шаг вперед и стали ассоциировать Осириса с Гадесом. К тому времени религиозный синкретизм получил широкое распространение в греческой среде, а обитатели египетской Александрии получили непаханое поле, на котором можно было спокойно практиковаться в изобретательности. Амона-Ра они стали называть Зевсом, Хатхор – Афродитой, Нейт – Афиной. Эллины соотнесли египетский город Уасет (современный Луксор) со своими Фивами, Абеджу, где хоронили первых египетских фараонов, – с Абидосом, а Кануб – с кормчим Менелая Канопом.

Вместе с тем для египтян синкретизм не имел никакого значения. Но так как Осирис считался богом – покровителем Ракотиса, александрийского квартала, где жили египтяне, а Серапис был связан с этим божеством, они тоже приняли этот новый культ. Убедить поклоняться Серапису египтян, обитавших за пределами Александрии, было сложнее. Будучи людьми более простыми, они продолжали почитать своих зооморфных богов, и приверженцы культа Сераписа появились только среди иноземных жителей Мемфиса.

Мы не можем делать точные выводы ни о том, отождествлялся ли Серапис с каким-либо другим богом, ни о происхождении его имени. В источниках содержатся лишь очень сомнительные, зачастую чрезмерно романтизированные, сведения на этот счет. Тацит и Плутарх, два античных автора, пользовавшиеся огромным уважением, начинают свой рассказ с описания сна, в котором Птолемею явился загадочный юноша, приказавший забрать свое изваяние из Понта и доставить его в Александрию. Произнеся эти слова, незнакомец исчез в пламени. Птолемей собрал самых мудрых египетских жрецов и попросил их расшифровать сон. То, что незнакомец имел в отношении Птолемея добрые намерения, было очевидно. Но никто так и не решился отправиться в путь, ибо жрецы ничего не слышали о Понте и не знали, какому богу поклоняется местное население. В Александрии тогда находился Тимофей, афинянин, посвященный в разного рода мистерии, и Птолемей обратился к нему. Тот знал больше – путешественники, отправлявшиеся в путь в поисках приключений, часто рассказывали ему о Синопе, богатом городе, стоявшем на побережье Черного моря, и о расположенном в нем храме повелителя загробного мира Гадеса и его супруги Прозерпины. Птолемею этих слов оказалось вполне достаточно. Он отправил Тимофея в Синоп, снабдив его подарками для местного правителя, и велел любой ценой привезти оттуда в Александрию статую.

Но погода была неблагоприятной, и, чтобы избежать кораблекрушения, путешественники вынуждены были остановиться на острове Делос. Там располагалось святилище Аполлона, и посол Птолемея решил воспользоваться ситуацией и спросить совета у оракула. Предсказание оказалось вполне обнадеживающим: Тимофей должен был продолжить путешествие, забрать статую Гадеса, а изваяние Прозерпины оставить жителям Синопа. Очевидно, то, что в Синопе находятся два изваяния божеств, а в Александрии, городе, основанном таким выдающимся человеком, как Александр Македонский, нет ни одного, выглядело несправедливым. Успокоенный этой мыслью, Тимофей продолжил свое путешествие.

Прибыв в Синоп, Тимофей с разочарованием узнал, что местные жители не разделяют его убеждения, а правитель, с радостью согласившийся принять подарки Птолемея, не собирается отдавать статую. Переговоры, впрочем так и не приведшие к какому-либо результату, продолжались три года, пока терпение Птолемея не лопнуло и он не отправил в Синоп новое посольство с более ценными подарками. Царь благосклонно встретил посланцев Птолемея и принял новые подарки, но продолжал придумывать все новые поводы, якобы вынуждающие его оставить статую в Синопе. Прошло еще три года, а Тимофей уже находился на грани отчаяния. Но бог решил проблему самостоятельно и сам перешел на корабль.

Существует и менее определенная версия о том, что Серапис был связан с Осераписом (Осирисом-Аписом), быком Аписом, отождествленным после смерти с Осирисом, и с небольшим холмом Синопейон, расположенным неподалеку от Мемфиса, где стоял Серапеум. Имеется и более современная гипотеза о том, что Птолемей позаимствовал имя Сераписа в Вавилоне. Если верить Арриану, приводившему в своем сочинении довольно достоверные сведения, в этом городе существовало святилище Сераписа. Именно туда отправились Селевк и другие военачальники накануне смерти Александра, чтобы попросить бога сохранить ему жизнь. Когда Птолемей, возможно принимавший участие в этом событии, стал придумывать имя для созданного им бога, он мог вспомнить о вавилонском божестве.