Филипп Сэндс - Восточно-западная улица. Происхождение терминов геноцид и преступления против человечества

Лемкин же все еще пребывал в Вашингтоне – разочарованный и обозленный аутсайдер, которого умышленно не подпускали к делу. Убедившись, что термин «геноцид» не используется на суде, что его слово остается непроизнесенным, он попытался каким-то образом вернуться в Европу. Он понимал, что лишь он сам сумеет добиться, чтобы о геноциде заговорили, а для этого надо попасть в Нюрнберг. Он жил один, получая в качестве внештатного консультанта американского военного министерства 25 долларов за день работы, с тревогой думал об участи своих родных – известий о них так и не было – и следил за процессом по репортажам и протоколам. Он имел доступ к части материала и обратил внимание на подробности, всплывшие в дневнике Франка. Эти «поденные записи», отмечал он, сохранили «все “официальные” слова и деяния». Порой они читаются «словно скверный голливудский сценарий» {556} 556 Raphael Lemkin’s Thoughts on Nazi Genocide / Ed. Steven Jacobs. Bloch, 2010. Р. 261. , эти слова высокомерного, жестокого циника, лишенного и жалости, и даже способности оценить размах своих злодеяний. Дневники побудили Лемкина обратить особое внимание на Франка.

Но жизнь его не сводилась лишь к работе и переживаниям. Он много общался – намного активнее, чем Лаутерпахт, – сделался почти что светским львом до такой степени, что «Вашингтон пост» упомянула его в статье о жителях столицы «иностранного происхождения», которых попросили поделиться своим мнением об американских женщинах {557} 557 G. Reynolds. Cosmopolites Clock the American Femme; Nice, but Too Honest to Be Alluring // Washington Post , 10 March 1946. P. 4. . Среди семерых участников опроса доктор Рафаэль Лемкин фигурирует в качестве «ученого», «глубокомысленного польского специалиста по международному праву, автора «Правления стран “оси”…».

Лемкин не упустил своего шанса поговорить об американских женщинах. Этот закоренелый холостяк счел вашингтонских дам «слишком честными, слишком искренними», чтобы привлечь его: им, на его взгляд, не хватало «столь соблазнительной тонкости европейских кокеток». Да, внешне почти все американские женщины привлекательны, поскольку и красота здесь более демократична. Европейские женщины частенько бывают «бесформенны и даже уродливы», подлинную красоту приходится искать в высших сословиях. И еще одно отличие: европейские женщины пускают в ход интеллект, покоряют мужчин, «играя роль интеллектуальных гейш», – американки этого не делают. И все же, заявил он интервьюеру, при всех изъянах американских женщин, он бы охотно «связал себя с одной из них».

Но так и не связал. Когда я попытался расспросить о сердечных тайнах Лемкина Нэнси Эккерли, его принцессу друидов из парка Риверсайд, она припомнила, что, по его словам, у него «не было на семейную жизнь ни времени, ни денег». Несколько недель спустя я получил по почте несколько страниц со стихами Лемкина – всего тридцать стихотворений, которые он показывал Нэнси. По большей части эти стихи относятся к главной работе его жизни и описывают ее туманно и счастливо, но есть немало стихов и о делах сердечных. Ни про одно из них нельзя с уверенностью сказать, что оно обращено к женщине {558} 558 Копии предоставлены Нэнси Стейнсон. , зато два безусловно адресованы мужчинам. В «Испуганной любви» звучит вопрос:

Другое стихотворение, без названия, начиналось такими строками:

О чем и по какому случаю написаны эти стихи, можно только гадать. Но очевидно, что в Америке Лемкин жил одиноко и мало с кем мог поделиться разочарованием в связи с ходом Нюрнбергского процесса. Возможно, надежда вернулась к нему весной 1946 года, когда в Польше под руководством его старого наставника Эмиля Раппапорта начались национальные суды и ответчикам-немцам предъявили обвинение в геноциде. Однако из Нюрнбергского процесса это слово исчезло напрочь: после того как оно столь успешно было введено в оборот в самом начале, 130 дней слушаний миновало без единого упоминания этого термина.

Итак, в мае Лемкин вновь принялся интенсивно рассылать письма тем занимающим ключевые должности людям, которые могли помочь ему и изменить в этом смысле ход процесса. Я читал эти письма – многословные, отчаянные, наивно льстивые. Но что-то в них было и человеческое, трогательное – тон хотя и обидчивый, но искренний. Трехстраничное письмо было отправлено Элеоноре Рузвельт, главе только что появившегося в ООН Комитета по правам человека, – Лемкин рассчитывал на ее сочувствие, поскольку она понимала «потребности уязвимых групп» {559} 559 Лемкин – Элеоноре Рузвельт, 18 мая 1946 года // American Jewish Archives, Raphael Lemkin Papers, ящик 1, папка 13, лист 5–6. . Он поблагодарил миссис Рузвельт за то, что она отстаивала его идеи перед мужем – «нашим великим лидером», – и сообщал ей, что судья Джексон одобрил «идею формулировать геноцид как особое преступление» (тут Лемкин слегка искажает истину). Он готов допустить, что закон «не решает всех мировых проблем», но по крайней мере дает инструменты для выработки ключевых принципов. Не согласится ли миссис Рузвельт помочь в создании нового механизма для предотвращения и наказания геноцида? К письму Лемкин приложил несколько своих статьей.

Аналогичные письма получили Энн О’Хара Маккормик {560} 560 Лемкин – Маккормик, 19 мая 1946 года // American Jewish Archives, Raphael Lemkin Papers, ящик 1, папка 13, лист 7–9. из редакционного совета «Нью-Йорк таймс» и только что избранный генеральный секретарь ООН Трюгве Ли, норвежский юрист. Лемкин писал всем тем, с кем находил, даже с натяжкой, какие-то точки соприкосновения: например, бывшему губернатору Пенсильвании Гиффорду Пинчоту, с которым он несколькими годами ранее познакомился у Литтела, но затем утратил с ним контакт («Я очень скучаю по вам обоим», – утверждал Лемкин {561} 561 Лемкин – Пинчоту, 20 мая 1946 года // American Jewish Archives, Raphael Lemkin Papers, ящик 1, папка 13, лист 15–16. ). Глава отдела по сотрудничеству с международными организациями тоже получил письмо, причем с извинениями – «внезапный вызов в Нюрнберг и Берлин» воспрепятствовал-де продолжительному общению {562} 562 Лемкин – Дерварду Сэндиферу, 20 мая 1946 года // American Jewish Archives, Raphael Lemkin Papers, ящик 1, папка 13, лист 13–14. . Лемкин обладал умением и азартом для выстраивания сети, и теперь он закладывал фундамент новой кампании.

Что за «внезапный вызов» в Нюрнберг, Лемкин не уточнял. В конце мая он отправился в Европу, вооружившись удостоверением, которое только что выдало ему Министерство обороны. Он рассчитывал, что этот документ откроет ему те или иные двери в Германии, хотя на нем и стояла печать «Пропуском не является» {563} 563 Удостоверение, выданное военным министерством 22 мая 1946 года // American Jewish Archives, Raphael Lemkin Papers, ящик 1, папка 12; Peter Balakian. Raphael Lemkin, Cultural Destruction, and the Armenian Genocide // Holocaust and Genocide Studies. 2013. Vol. 27, no. 1. P. 74. .