Гай Аноним - Вокруг Апокалипсиса. Миф и антимиф Средних веков

Сожжение евреев, обвиненных в отравлении колодцев. Бельгия, 1350 г. Судя по дате, миниатюра была создана в самый пик всеобщей паники.

Власти, у которых хватало своих забот, далеко не всегда препятствовали толпе, хотя, когда известия о массовых погромах добрались до Авиньона, Апостольский престол пригрозил отлучением за бессудные убийства иудеев — уж коли есть доказательства виновности иноверцев в «преднамеренном вреде», благоволите требовать расследования у инквизиции.

Кое-где парламенты городов и крупные феодалы брали иудеев под свою защиту — причиной была вовсе не любовь к евреям или страх папского отлучения, все гораздо прозаичнее: иудейские общины зачастую играли важную экономическую роль в банковском деле и торговле, а ни один король или герцог не станет истреблять подданных, приносящих стране пользу и доход в казну. В конце концов, у евреев был еще один выход: немедленное крещение, а следовательно, вхождение в католическую идентификационную систему (см. схему «свой — чужой»).

Имели место и немалые косвенные потери. Умирали оставленные без ухода и надзора, но не заразившиеся старики и дети. Возникали стихийные пожары — достаточно было искры из очага, за которым никто не присматривал. Гибла в стойлах без пищи и еды домашняя скотина. Разлагавшиеся тела людей и животных вызывали вторичные инфекции. Исчезло продовольствие — рынки не работали, торговать на них было некому.

Проще говоря, наблюдался системный кризис поистине вселенских масштабов.

Вторая мировая война рядом с этим непостижимым для разума бедствием выглядит вполне невинно и безобидно хотя бы потому, что жертв от общего числа населения было гораздо меньше, а главное, война — дело рук человеческих, а не грозная, неодолимая сила природы...

Всеобщий психоз привел к появлению двух кардинально противоположных явлений: так называемому «пиру во время чумы», с одной стороны, и истерии покаяния — с другой. Понятно, что, когда государственная власть фактически рухнула, управление потеряно, даже самого минимального надзора за порядком в опустошенных городах нет и в ближайшие месяцы не предвидится, в числе выживших найдется предостаточно маргинальных элементов, готовых воспользоваться столь благоприятной ситуацией. А это подразумевает грабежи, насилия, убийства и прочие преступления против личности.

Обороняться от таких «чумных разбойников» можно было исключительно своими силами — в Париже штат королевских сержантов в августе-сентябре 1348 года снизился на две трети за вопиющей смертностью, парижский прево с сожалением отчитывался перед королем Филиппом VI де Валуа о том, что контролировать положение в городе невероятно сложно, а то и вовсе невозможно.

Архетип «пир во время чумы» также восходит к годам Великой эпидемии. Если положение безнадежно, смерть тебя подстерегает буквально со дня на день, то почему бы не провести последние часы мирской жизни во всевозможных удовольствиях? Тем более что цены на вино и продовольствие обрушились, сотни домов со всеми их богатствами стоят пустые, припасов, сделанных до эпидемии, предостаточно.

Если не испугаешься — заходи и бери что хочешь, дабы потратить добычу на куртизанок, дорогие напитки и утонченные кушанья. Подобные развеселые компании за три года Великого мора можно было видеть на пространстве от Кастилии до Шотландии и от Аквитании до Пруссии. Если один из бражничавших умирал, на его место приходил другой. В компанию принимали всех — дворян, ремесленников, бежавших из опустевших монастырей монахов, шлюх, купцов. Перед лицом смерти все равны.

Вновь обратимся к Джованни Боккаччо — как свидетелю, наблюдавшему чумные пиры своими глазами:

«...Некоторые полагали, что умеренная жизнь и воздержание от всех излишеств сильно помогают борьбе со злом; собравшись кружками, они жили, отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных и им самим было удобнее; употребляя с большой умеренностью изысканнейшую пищу и лучшие вина, избегая всякого излишества, не дозволяя кому бы то ни было говорить с собою и не желая знать вестей извне — о смерти или больных, — они проводили время среди музыки и удовольствий, какие только могли себе доставить.

Другие, увлеченные противоположным мнением, утверждали, что много пить и наслаждаться, бродить с песнями и шутками, удовлетворять, по возможности, всякому желанию, смеяться и издеваться над всем, что приключается, — вот вернейшее лекарство против недуга. И как говорили, так, по мере сил, приводили и в исполнение, днем и ночью странствуя из одной таверны в другую, выпивая без удержу и меры, чаще всего устраивая это в чужих домах, лишь бы прослышали, что там есть нечто им по вкусу и в удовольствие. Делать это было им легко, ибо все предоставили и себя и свое имущество на произвол, точно им больше не жить; оттого большая часть домов стала общим достоянием, и посторонний человек, если вступал в них, пользовался ими так же, как пользовался бы хозяин».

Джованни Боккаччо и его друзья из Флоренции, бежавшие от чумы. Иллюстрация к «Декамерону», 1485 г.

Противоположным полюсом чумной истерии оказалось появление многочисленных желающих покаяться — очевидно же, что столь умопомрачительное бедствие послано роду человеческому за его несчетные, мерзкие и возмутительные прегрешения. Нечто похожее мы уже наблюдали перед «Тысячелетием», то есть ожиданием конца света к 1000 году нашей эры.

Черная смерть вызвала очередной неслыханный всплеск религиозного экстаза. Флагелланты, сиречь истязующие себя бичами, существовали и раньше, что было пусть несколько необычной, но не экзотической религиозной практикой — еще в XIII веке на улицах городов можно было наблюдать немногочисленные группы кающихся, раздетых по пояс и охаживающих себя плетьми. Дело вполне благочестивое — умерщвление плоти и аскеза ведут к спасению души. Вплоть до эпидемии движение флагеллантов не носило массового характера, а церковные власти и инквизиция относились к ним вполне спокойно: в этом не наблюдалось никакой ереси или сектантства.

Флагелланты. Нюрнбергская хроника, 1493 г.

Вновь обратимся к книге Йоханнеса Ноля. Автор утверждает, будто по Европе прокатился слух, источник которого установить так и не удалось. Мрачные известия, передававшиеся из уст в уста, были таковы: в граде Иерусалиме с неба упала табличка белого мрамора, на которой золотыми буквами было начертано письмо не кого-нибудь, а лично Иисуса Христа, клеймящего грешников, не соблюдающих церковные каноны, святые заповеди и предающихся постыдным радостям мирской жизни.