Александр Мещеряков - Terra Nipponica [Среда обитания и среда воображения]

Воспевание природы происходило по преимуществу в поэтической форме. Вслед за Китаем в Японии полагали, что стихи являются магическим средством, приводящим космос – природу (Небо и Землю) и человека – в гармоничное состояние. Такое понимание роли поэзии (песенного действа) имело и местные основания. Об этом говорит, в частности, название архаического ритуала брачных игрищ утагаки – «песенная изгородь», т. е. исполнение этих песен создавало сакральную территорию, отгороженную песней от профанного мира.

Хваля природу, поэт хвалил и правителя. За особенно удачное стихотворение император мог немедленно повысить в ранге. Так случилось с Хэгури-но Асоми Кадзэмаро. Он сложил: «Что за ветер переплел метелки мисканта, что растет на большом острове [в пруду государева сада Синсэнъэн]?» В этом стихотворении всемогущий император уподобляется ветру, а сам стихотворец – послушной ему траве [140]. Порядок природный и порядок социальный мыслились как явления, между собой связанные.

Когда государь Сага во второй луне 823 г. прибыл в столичное святилище Камо на «цветочный пир», он велел складывать китайские стихи на тему «Горное обиталище весной». Ни у кого не получалось сложить в рифму, и только местная жрица принцесса крови Утико сочинила:

Казалось бы, в невинной теме, предложенной Сага, нет ничего «государственного». Тем не менее сообразительная принцесса, которая, как свидетельствует хроника, была начитана (величайшая редкость для женщины!) в «Исторических записках» Сыма Цяня и в «Истории династии Хань», верно понимает задание и приравнивает визит императора к приходу весны. Складывать такие стихи – род беспорочной службы. Императору и вправду стихи очень понравились, он присвоил принцессе ранг и пожаловал ей кормовые дворы [141].

Сочинение стихов регулярно происходило во время пиров, устраиваемых государем. Во всяком обществе (и традиционное общество не является здесь исключением) пир (застолье) имеет огромное значение. Вряд ли подлежит сомнению, что традиция пира была представлена в Японии еще до того, как влияние китайской культуры стало столь видимым. Однако в VIII в. японские пиры уже, безусловно, находились под сильным китайским влиянием – японцы того времени были, несомненно, знакомы с той главой «Лицзи», которая посвящена пирам, устраиваемым императором.

В пирах, проводившихся при японском дворе, как правило, участвовали только мужчины (исключение составляют танцовщицы, но они не были полноправными участниками пира). Такие пиры проводили очень часто, они свидетельствовали о щедрости и гуманности государя, который воспринимался как «кормитель». Во время пиров каждый царедворец непременно благодарил государя за приглашение, т. е. устанавливались (подтверждались) отношения хозяин/ гость, государь/подданный. На одном из пиров, посвященных Новому году, подданные играли на кото (струнный инструмент) и пели: «Будем служить государю вот так же, как мы служим сейчас, в начале нового года!» На другом пиру была предложена тема для сочинения стихов «Прислуживая государю во время пира» [142]. На пирах могли объявляться указы о присвоении рангов. В конце пира государь обязательно оделял придворных подарками в соответствии с их рангами. Пиры с их непременными возлияниями, служившими эффектным и эффективным средством для «склеивания» элиты, занимали настолько большое место в системе ценностей, что в официальных некрологах придворных весьма часто упоминается, какое воздействие на них производил алкоголь.

В предисловии к китаеязычной антологии «Кайфусо» (751 г.) восхваляется правление императора Тэнти (626–671, на троне 668–771): «Дворец его был пышен и наполнен светом, страна пребывала в мире и процветала, в правлении господствовало недеяние, у придворных появилось праздное время. Государь приглашал к себе знатоков литературы, и они предавались развлечениям на пирах. Государь и сам слагал стихи, а его мудрые подданные преподносили ему восхваляющие его стихи. И таких великолепных стихов было великое множество». В антологии действительно содержится несколько стихотворений, напрямую восхваляющих императоров. Однако стихов, воспевающих природу, там намного больше (из 116 стихотворений «Кайфусо» по меньшей мере 80 имеют четкую сезонно-природную привязку) [143]. Когда же правителя превозносят, то обычно при этом задействовано и описание природы. Приведем стихотворение Косэ-но Асоми Таясу, сложенное им по приказу императора в государевом («запретном») саду во время пира («Кайфусо», № 19).

Нетрудно увидеть, что в этом стихотворении отражена не конкретная природная ситуация и не конкретный пейзаж. Горы и воды имеют здесь обобщенный смысл, они – проявление космических начал Ян и Инь, влиянию которых подвержено все сущее. Соотнесение воды с мудростью, а гор с человеколюбием восходит к «Луньюй» (VI-23). Там сказано: «Мудрый наслаждается водой, человеколюбивый наслаждается горами. Мудрый [пребывает] в движении, человеколюбивый [пребывает] в покое. Мудрый – счастливый, а человеколюбивый – долгожитель» [145]. В данном поэтическом случае мудрость и человеколюбие приписываются императору.

В предисловии к «Кайфусо» государь описывается с помощью категории «добродетельность» (току, кит. дэ). В контексте антологии добродетельность связана с «недеянием» – важнейшим понятием, которое характеризует идеальное правление. Государь покойно пребывает на троне, а сила его добродетельности такова, что ее влияние достигает государственных границ, благодаря чему хорошие дела в стране творятся сами собой. Это касается дел не только людских, но и природных. Их мерный ход является доказательством, что дела на подведомственной императору территории обстоят должным образом.

Если оценивать в целом модус описания природы в стихотворениях на китайском языке, то следует сказать, что эта природа не является природой Японии, в ней почти не содержится японских реалий. Даже если в стихотворении и имеется топонимическая привязка, то все равно это природа, описанная с помощью реалий, имеющих китайское происхождение. В «Кайфусо» содержится 16 стихотворений, посвященных Ёсино (горная местность, расположенная несколько южнее Нара), они воспевают это место, поскольку нахождение там восполняет недостаток энергетики и жизненной силы, необходимой для даосского святого. Японские аристократы уподобляли себя этим даосским мудрецам. Стихотворения «Кайфусо» насыщены китайской образностью и топонимикой, они уподобляют природную среду Японии Китаю. Вот, например, стихотворение Такамуко-но Моротари «Следуя за императором во дворец Ёсино» (№ 102):