Сергей Беляков - Весна народов [Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой]

Огромный город обороняло несколько сотен офицеров и юнкеров. Роман Гуль вспоминал, что под Жулянами (тогда пригородная деревня, сейчас район Киева) десять бойцов получили боевую задачу «во что бы то ни стало» оборонять участок в три версты длиной [1310] Там же. . Так что Булгаков, описывая злоключения поручика Мышлаевского у станции Пост-Волынский, ничуть не сгустил краски.

В Одессе было немногим лучше, чем в Киеве. В большом и богатом портовом городе тогда насчитывалось до 15 000 офицеров «старой армии». Однако многие из них «являлись в полном смысле деклассированным элементом, предпочитая выгодную и спокойную службу в ресторанах и кафе какой бы то ни было боевой деятельности. Начальник этого воинства генерал Леонтович стоял во главе офицерского игорного клуба, пользовавшегося скверной репутацией» [1311] Какурин Н. Е. Как сражалась революция: в 2 т. 2-е изд., уточн. М.: Политиздат, 1990. Т. 2. 1919–1920. С. 79. . Василий Шульгин с сомнением оглядывал защитников города: «Говорят по-русски… Культурные лица как будто, но общий вид — растрепанный… Дисциплина слабая. Глаза — усталые, измученные, винтовки в руках, папироски в зубах <���…>. Ясно, что это — наши… Но ясно и то, что с ними уже что-то случилось…» [1312] Шульгин В. В. 1 919 год. Т. 1. С. 80.

Но именно в Одессе петлюровцам всё же дали отпор. Нашлось несколько пассионарных людей, которые сумели организовать русские силы. Это были генерал-майор Алексей Гришин-Алмазов, сам Шульгин и друг Шульгина французский капитан Эмиль Энно, исполнявший обязанности французского консула в Одессе. Невеста Энно Елена Погребакская была пламенной русской патриоткой и страстно ненавидела «украинствующих». Под ее влиянием и влиянием Шульгина Энно стал русофилом и сам начал служить русскому делу. Над гостиницей «Лондонская», где Энно устроил свою резиденцию, подняли французский и русский флаги, прилегающие улицы и часть порта объявили французской зоной. «Так мы обвели себя заклинанием против надвигавшейся нечистой (жовто-блакитной) силы…» — писал Шульгин [1313] Там же. С. 89. . Петлюровцы не решились ее занять — не ссориться же с могущественной Францией? Во французскую зону начали прибывать русские добровольцы, готовые бороться против Петлюры. Командование ими принял Гришин-Алмазов. Вскоре в его распоряжении оказались даже броневики и артиллерия. Французы высадили в Одессе свой десант и поддержали русских огнем корабельной артиллерии. Несмотря на такую помощь (а на стороне русских были не только французы, но и польские легионеры), бой с петлюровцами оказался исключительно тяжелым, а победа стоила русским больших потерь. Но украинцев заставили оставить Одессу.

В Киеве же не было ни французского десанта, ни такого решительного командира, как Алексей Гришин-Алмазов. Парадоксально звучат слова гетмана Скоропадского, будто в его державе не хватало хороших офицеров. Хорошие офицеры подались на Дон или на Кубань, сражаться против красных.

Следует уточнить. Украина в 1918 году была для многих пассионарных и патриотически настроенных русских офицеров перевалочной базой на пути из ненавистной Совдепии на белый Дон, на белогвардейскую Кубань. Украине они в большинстве своем служить в самом деле не хотели, не желали учить ненавистную и совсем не рiдну для них мову. Эти офицеры охотно вступали в ряды настоящей, не литературной белой гвардии. Так, храбрый гусарский офицер Иван Барбович жил в Харькове. Гетман произвел его в генерал-хорунжие (чин украинской армии, соответствующий генерал-майору), но Барбович не хотел служить гетману и, когда представилась возможность, набрал себе кавалерийский отряд и отправился на соединение с Добровольческой армией. Там он станет одним из лучших кавалерийских командиров. Еще прежде уехал к белым генерал-майор Василий Кирей, участник штурма «Арсенала». Граница с «белоказачьим» Доном была открыта. Все желающие могли уезжать на Дон и далее на Кубань, а не ждать, когда Деникин или Краснов придут и спасут их от «большевиков и украинцев».

Были и такие, кто служил в гетманской армии, но при падении режима решил пробиваться к белым. В Екатеринославе располагались 8-й корпус гетманской армии и местная офицерская дружина. Сам город тогда был поделен между законной гетманской властью, еврейской самообороной и немцами. К Екатеринославу уже подходили петлюровцы. Местные большевики и воевавшие неподалеку махновцы тоже были уверены, что наступает их время.

Офицеры сошлись на митинг, где с речью выступил командир Новороссийского полка Гусев: «Я веду мой полк на соединение с Добровольческой армией. Кто хочет умереть честно и со славой, пусть присоединится к Новороссийскому полку; кто же хочет бесчестно умирать в подвалах Чека, пусть немедленно покинет казармы. Митинг окончен». Ночью этот полк, остатки 8-го корпуса, офицерская дружина, бронедивизион, батарея из четырех оружий и другие части (всего до 1000 человек) покинули город. 2 января нового 1919 года они достигли Перекопа [1314] Волков С. В. Трагедия русского офицерства. М.: Центрполиграф, 2002. С. 75–76. В Крыму тогда у власти находилось второе Крымское краевое правительство, союзное Добровольческой армии, в котором министрами были члены ЦК кадетской партии Владимир Набоков, Максим Винавер, а премьер-министром — Соломон Крым, тоже кадет. . Из этих войск сформируют 34-ю дивизию и 34-ю артиллерийскую бригаду, что будут воевать в составе Вооруженных сил Юга России. Эти офицеры, вне всякого сомнения, — подлинная белая гвардия.

Весной 1918-го полковник Дроздовский со своими соратниками совершил беспримерный переход с развалившегося Румынского фронта на Дон. Он, конечно, истинный белогвардеец, один из символов Белого движения. И несколько тысяч офицеров и юнкеров, что в феврале 1918 года отправились в ставший легендарным Ледяной поход, — это настоящая белая гвардия. Рабочие Ижевского и Воткинского заводов, поднявшие восстание против большевиков, тоже самые настоящие белогвардейцы, хотя они не носили ни шашек, ни золотых погон, ни дорогих офицерских мундиров.

А можно ли считать белогвардейцами тысячи офицеров, что умело уклонялись от мобилизации, не поддавались на агитацию генерала Кирпичева и равнодушно или насмешливо рассматривали плакат «Героем можешь ты не быть, но добровольцем быть обязан»? Они вели такую жизнь, к какой привыкли за несколько месяцев немецкой оккупации. Ходили в театр слушать венские оперетки — мода на них не проходила все годы мировой войны. Или отправлялись на Никольскую, где в фешенебельном ресторане пел Александр Вертинский. «На скетинг-ринге катались на роликах волоокие киевские красавицы и гетманские офицеры. Развелось много игорных притонов и домов свиданий. На Бессарабке открыто торговали кокаином и приставали к прохожим проститутки-подростки. <���…> Казалось, что Киев надеялся беспечно жить в блокаде. Украина как бы не существовала — она лежала за кольцом петлюровских войск» [1315] Паустовский К. Г. Повесть о жизни. С. 608. . Пир во время чумы продолжался. Молодой Михаил Булгаков, несмотря на грозное военное время, ходил в синематограф со своей прелестной двадцатишестилетней женой Татьяной Лаппой: «Раз шли — пули свистели прямо под ногами, а мы шли!» [1316] Булгаков без глянца. СПб.: Амфора, 2010. С. 154. — вспоминала Татьяна. По Крещатику спешили куда-то хохочущие «шикарные дамы со спекулянтами и офицерами в блестящих формах» [1317] Гуль Р. Б. Киевская эпопея (ноябрь — декабрь 1918 г.). С. 353. . Так неужели «офицеры в блестящих формах» — это тоже белая гвардия?