Василий Цветков - Белое дело в России, 1920–1922 гг.

В критике «деникинской политики» главную роль постепенно стал играть уже не сам Врангель, а те круги, которые поддерживали его, исходя из практического расчета – сменив Главнокомандующего – самим прийти к власти. Врангель тем не менее был искренне убежден, что смена руководства приведет к более эффективной «борьбе с большевизмом». Деникин же не всегда справедливо оценивал предложения Врангеля не как пожелания реорганизации системы управления, а как попытки «дискредитировать власть», причем в самый опасный для фронта момент. Не последнюю роль в этом играли предубеждения Деникина по отношению к Врангелю: «аристократ-гвардеец», бывший офицер ЛГв Конного полка, представитель старинного баронского рода не мог не быть, по мнению Деникина и его ближайшего окружения, «монархистом» и «германофилом». «Поход на власть», по точному выражению Деникина, сопровождался также и попытками «зондировать почву» на предмет степени доверия командного состава армии к Главкому. По сведениям, доложенным Деникину генералом Шкуро, терским атаманом Вдовенко и председателем Терского Круга П. Д. Губаревым (встреча в Пятигорске 24 декабря 1919 г.), Врангель якобы вполне откровенно запрашивал их согласия на поддержку его кандидатуры в качестве «командующего казачьими армиями: Донской, Кубанской и Терским корпусом», однако получил категорический отказ. Примечательно, что предлогом к отставке Деникина Врангель считал противодействие Главкома ВСЮР к созданию «общеказачьей власти» [275] Деникин А. И . Указ. соч., т. V, с. 288–292; ГА РФ. Ф. 5881. Оп.2. Д. 747. Лл. 61–61 об.; 68 об. – 69; Мельников Н. М. Новороссийская катастрофа // Родимый край, Париж, № 35, июль – август 1961, с. 2—12. .

Проявлением «конфликта» между Деникиным и Врангелем было увольнение Врангеля в отставку приказом Главкома ВСЮР от 8 февраля 1920 г. Одновременно своих должностей лишались Шатилов, Ненюков и Бубнов. Приказ был вручен Врангелю не напрямую, а через главу британской военной миссии генерал-майора Г. Хольмана (занимавшего эту должность после отъезда генерала Бриггса с июня 1919 г.), что само по себе уже было унизительным для генерала. Ответом на «незаслуженную отставку» стало последнее письмо Врангеля Деникину (от 15 февраля 1920 г.), отправленное из Севастополя накануне отъезда барона за границу. В нем политические обвинения переплетались с выпадами крайне субъективного характера: «Боевое счастье улыбнулось Вам, росла Ваша слава и с ней вместе росли в сердце Вашем честолюбивые мечты… Отравленный ядом честолюбия, вкусивший власти, окруженный бесчестными льстецами, Вы уже думали не о спасении Родины и Отечества, а лишь о сохранении власти… Вы видели, как таяло Ваше обаяние и власть выскальзывала из Ваших рук. Цепляясь за нее, в полнейшем ослеплении, Вы стали искать кругом крамолу и мятеж». Врангель повторил свою негативную оценку структур южнорусской власти, связав ее создание с сугубо личными настроениями Главкома: «Цепляясь за ускользающую из рук Ваших власть, Вы успели уже стать на пагубный путь компромиссов и, уступая «самостийникам», решили непременно бороться с Вашими ближайшими помощниками, затеявшими, как Вам казалось, «государственный переворот». Это письмо, ставшее своего рода «памфлетом» антиденикинской оппозиции, размножалось в десятках машинописных копий и широко распространилось по белому Югу в последние месяцы командования Деникина, вызывая неоднозначное отношение к высшему командованию. Резкость и несправедливость оценок были настолько очевидными, что при публикации в 1928 г. своих «Записок» в серии «Белое дело. Летопись белой борьбы» Врангель исключил эти строки из текста.

Тем не менее уже в 1921 г. в интервью альманаху «Россия» генерал старательно указывал на «ложное толкование» его оценок периода 1918–1919 гг., тщательно подчеркивая свою преемственность в руководстве единым «Русским Делом»: «Я никогда не говорил и не мог говорить, что «Белое движение» требует каких-то «оправданий», «что наследие Деникина – разрозненные банды». Я два года провел в армии генерала Деникина и сам к этим «бандам» принадлежал, во главе этих «банд» оставался в Крыму и им обязан всем, что нами сделано… Я во многом расходился с генералом Деникиным, но, невзирая на это, я не могу не отдать ему должного как мужественному борцу за Русское Дело… Что касается армий адмирала Колчака и генерала Юденича, то, ни разу не соприкасавшись с ними, я лишен возможности дать им какую-либо оценку. Во всяком случае, имена мученика за Русское Дело адмирала Колчака и генерала Юденича были и будут всегда именами беззаветно преданных Русскому Делу патриотов» [276] Врангель П. Н . Указ. соч., с. 296–300; ГА РФ. Ф. 6683. Оп.1. Д. 18. Лл. 223–227 об.; Россия, София, № 1, 25 октября 1921 г., с. 17. .

Еще одним, весьма необычным, проявлением «кризиса доверия» власти стала т. н. «орловщина», или «обер-офицерский бунт», как называли его современники. Капитан Симферопольского офицерского полка Н. И. Орлов в декабре 1919 г. получил от генерала Слащова приказ о формировании «Особого отряда по обороне Крыма». Показательно, что в снабжении отряда значительную помощь оказали многие деятели местного самоуправления: городской голова Симферополя С. А. Усов, председатель Таврической губернской земской управы князь В. А. Оболенский, городской голова Евпатории К. Сарач и различные общественные организации и комитеты (особенно Союз студентов-воинов). «1-й полк добровольцев», состоявший почти целиком из обер-офицеров, юнкеров и студентов, должен был выйти на фронт в начале февраля. Однако, вместо выступления к Перекопу, 22 января 1920 г. Орлов со своим отрядом захватил центральные пункты Симферополя, арестовал губернатора Н. А. Татищева, начальников гарнизона, контрразведки и государственной стражи, заявив в «приказе № 1», что он, «исполняя долг перед нашей измученной Родиной и приказы Комкора-3 генерала Слащова о восстановлении порядка в тылу, признал необходимым произвести аресты лиц командного состава гарнизона Симферополя, систематически разлагавших тыл», и объявил себя начальником Симферопольского гарнизона. Решение об этом «антиправительственном» выступлении было принято на совещании ротных командиров как протест против «вакханалии, разгула, взяточничества, насилия над населением, зависящим от воли любого пьяного контрразведчика или стражника». Помимо этого, якобы «отрядом интересовались партии эсеров, эсдеков и кадетов и даже тайные монархисты, но на их вопросы было отвечено, что отряд никаких политических целей не преследует и что публика в большей своей части – демократическая». Показной «демократизм» орловского отряда стал причиной того, что к нему обращались даже представители большевистского подполья, рассчитывавшие с его помощью освободить всех политзаключенных из Симферопольской тюрьмы. Из всех предпочтений старшего генералитета Орлов выделял только генерала Врангеля, называя его «нашим молодым вождем», за которым готовы пойти и фронт, и тыл и чья власть будет признана «беспрекословно» (некоторые считали, что «орловщина» инспирирована самим Врангелем). Но будущий Главком не поддержал Орлова, отправив ему телеграмму: «Еще недавно присяга, обязывая воина подчинению начальникам, делала Русскую армию непобедимой. Клятвопреступление привело Россию к братоубийственной войне. В настоящей борьбе мы связали себя вместо присяги добровольным подчинением, нарушить которое без гибели нашего общего дела не можете ни Вы, ни я. Как старший офицер, отдавший Родине двадцать лет жизни, я горячо призываю Вас во имя блага ее подчиниться требованиям ваших начальников». Так или иначе, деяние, совершенное Орловым, можно было расценить только как воинское преступление. Неподчинение приказам и явный вызов «генеральским верхам» привели к объявлению его «вне закона», хотя Слащов обещал капитану «полную неприкосновенность» в случае добровольной сдачи властям. Отряд занимал Алушту и Ялту, захватив в последней пять миллионов рублей в кассе отделения Госбанка. Сам Орлов заявлял, что «воюет не против Добрармии, а против некоторых порядков в ней». Примечательно, что капитан еще осенью 1918 г. намеревался совершить аналогичный «переворот» в Симферополе в отношении Крымского Краевого правительства, командования Крымско-Азовской армии (начальника штаба генерал-лейтенанта Пархомова и дежурного генерала генерал-майора Ветвеницкого) и был предусмотрительно отправлен на фронт в Северную Таврию. По оценке генерал-лейтенанта П. С. Махрова, «Орлов выступал против разрушения тыла, за власть Главнокомандующего. Однако его выступление имело характер порочный, так как он был офицером, нарушившим воинскую дисциплину. Оно было опасным и потому, что Орлов провоцировал офицерство на уход в тыл». Разбитый в столкновении с высланными против него правительственными войсками, Орлов с остатками отряда ушел в горы, где присоединился к местным «зеленым», а после эвакуации белой армии из Крыма продолжил партизанские действия против установившейся советской власти [277] ГА РФ. Ф. 5881. Оп.2. Д. 325. Лл. 1—13; Д. 747. Лл. 13, 71–72; Ф. 5827. Оп.1. Д. 212. Лл. 4–5; Лукомский А. С. Воспоминания, т. 2. Берлин, 1922, с. 171; Махров П. С. В белой армии генерала Деникина. СПб., 1994, с. 149–150; Шафир Я . Орловщина // Антанта и Врангель. Вып.1. М.-Пг., 1923, с. 126, 130, 135–136. . Деникин не мог проигнорировать факта вопиющего нарушения воинской субординации, видя в этом опасный прецедент для дальнейшего роста оппозиции в армии. С целью предупреждения «бунтов» подобных «крымской смуте» Главком ВСЮР приказом от 13 февраля 1920 г. (№ 2825) сформировал судебно-следственную комиссию («сенаторскую ревизию» во главе с бывшим Главным Военным Прокурором при Императорском правительстве, постоянным членом Главного военного и военно-морского суда в 1919–1920 гг. генерал-лейтенантом Макаренко) по делу о выступлении капитана Орлова. Все же «принявшие участие в выступлении Орлова» обязывались «явиться в штаб 3-го корпуса для направления на фронт, где они, в бою с врагами, докажут свое желание помочь армии и загладить свою вину» (однако 16 ближайших сподвижников Орлова во главе с князем Бебутовым были расстреляны по приговору военно-полевого суда).