Василий Цветков - Белое дело в России, 1917–1919 гг.

Первоначально официальный статус Добровольческой армии не выходил еще за рамки регионального характера. Ее кадры формально вошли в состав войск Ростовского округа под командованием генерал-майора А. М. Назарова. Затем окружное командование принял на себя генерал-лейтенант Я.Ф. фон Гилленшмидт и (с января 1918 г.) генерал-майор А. П. Богаевский.

Но уже тогда достаточно четко проявилась установка на то, что Добровольческая армия станет именно основой восстановления кадровой Российской армии. Не случайно среди первоначальных вариантов переименования «алексеевской организации» были такие: «Союз Возрождения армии», «Кадр для воссоздания армии». Ориентация прежде всего на военные традиции, на сохранение военной преемственности в значительной степени влияла в будущем на «политическое лицо» южнорусского Белого движения, политический курс, в котором «нужды фронта» получали приоритет перед «нуждами тыла».

В политическом плане нужно было учитывать сложившуюся в то время на Дону практику создания коалиционного правительства на основе «паритета казачьего и иногороднего населения». Входившие в состав армии монархисты никоим образом не обнаруживали своих политических идеалов. На встрече с представителями «общественности» Ростова-на-Дону 31 января 1918 г. генерал Алексеев заверял собравшихся в отсутствии «реакционных намерений». Результатом стало согласие правительства на легализацию Добровольческой армии в следующей форме: «… существующая в целях защиты Донской области от большевиков, объявивших войну Дону, и в целях борьбы за Учредительное Собрание Армия должна находиться под контролем Объединенного Правительства, и в случае установления наличности в этой Армии элементов контрреволюции таковые элементы должны быть удалены немедленно за пределы Области…». Разумеется, подобный «демократический статус» был лишь конъюнктурным прикрытием. Не случайно с точки зрения военно-юридических нормативов командование Добрармии провозглашало, что оно пользуется русскими воинскими уставами, изданными до 28 февраля 1917 г. (11).

Добровольческая армия изначально стремилась к фактической координации усилий различных антибольшевистских центров. В тактические планы генерала Алексеева входило становление именно Юго-Восточного центра, тогда как планы генерала Корнилова были более обширны. Для него более предпочтительным вариантом центра будущего всероссийского антибольшевистского сопротивления представлялись Сибирь и Туркестан. «В Сибирь я верю, Сибирь я знаю», – говорил генерал своим соратникам. Среди сибирских казаков имя Корнилова было очень популярно. Не менее перспективным представлялся пройденный «вдоль и поперек» Туркестан, где можно было бы рассчитывать на поддержку и текинцев Закаспия, и семиреченских казаков, и сослуживцев по Туркестанскому военному округу. В Ташкенте руководил антибольшевистским подпольем его родной брат – полковник Петр Корнилов. Знание Монголии и Китая гарантировало Белому движению прочный тыл (на что надеялись в 1920–1921 гг. атаман Семенов и барон Унгерн). Корнилов, отец которого был лично знаком со многими «областниками» еще с 60-х гг. XIX века, командировал в Сибирь своего бывшего сослуживца, генерала от инфантерии В.Е. Флуга, вручив ему текст «Конституции», письмо к Потанину и к представителям сибирского казачества и снабдив средствами из собственного, неподотчетного армейской казне, фонда. Флуг обязывался установить контакт с антибольшевистским подпольем и, по возможности, должен был содействовать организации правительства на основе ростовской программы. В случае развития Белого движения на Востоке вполне реальной представлялась перспектива создания объединенного фронта Юга России, Туркестана и Сибири. Но эти вполне реальные геополитические расчеты Корнилова, к сожалению, недооценили в 1918 г. ив последующие годы гражданской войны. Генерал Алексеев «сибирскому варианту» развития Белого движения не сочувствовал, поэтому командировке Флуга придавал «второстепенное» значение.

Показательно, что бывший начальник штаба Главковерха в августе 1917 г., первый начальник штаба Добровольческой армии генерал-лейтенант А. С. Лукомский отмечал, что Алексеев и Деникин «вели бы дело на Юге России, а Корнилов сумел бы лучше Колчака повести дело в Сибири». Действительно, шансов на успех у талантливого, решительного военачальника, «убежденного демократа», популярного среди казачества, сибирских земств и кооперативов, было немало. На Востоке России Корнилов мог восприниматься не только как «харизматический лидер», но и как военный стратег, неординарный политик.

Но помимо «сибирского варианта» сохранились свидетельства и других планов генерала. По воспоминаниям таврического губернского комиссара Временного правительства, будущего участника Ледяного похода Н. Н. Богданова, во время одного из совещаний генералитета и «общественных деятелей» «Корнилов долго отказывался взять на себя командование, указывая, что он тут (на Дону. – В.Ц.) не нужен, что он охотнее поедет на Кавказ и соберет остатки Дикой дивизии, говорил о фантастическом проекте поехать в Астрахань, собрав там отряд, двинуться вверх по Волге (прибывшие из Астрахани делегаты астраханского казачества убеждали Корнилова в целесообразности перехода через Ставропольскую губернию в низовья Волги, где его поддержали бы казаки и калмыки. – В.Ц.). Генерал Алексеев все время очень мягко его уговаривал… У Корнилова было много колебаний и впоследствии… Корнилов все время очень нервничал. Он то проявлял кипучую деятельность и входил во все детали, то бросал дело и относился безучастно…»

План «похода на Волгу», высказанный Корниловым, относился к числу проектов, реализация которых периодически предполагалась на протяжении всей истории южнорусского Белого движения. В январе 1918 г. генерал высказал уверенность в возможности «экспедиции на Царицын», по проекту, разработанному полковником А. В. Корвин-Круковским. Предполагалось отправить в город ударную офицерскую группу, участники которой, соединившись с местным подпольем, могли бы захватить Царицын и удерживать его до подхода основных сил белой армии. Однако от плана пришлось отказаться ввиду крайней малочисленности казачьих и добровольческих отрядов. Но «схема» «царицынской экспедиции» (выступление антисоветского подполья во взаимодействии с наступающими частями белых армий) часто использовалась позднее в 1918–1920 гг.

Однако положение Добровольческой армии, несмотря на обретение долгожданного легального статуса, оставалось сложным. В письме командующему Румынским фронтом генералу от инфантерии Д.Г. Щербачеву 21 января 1918 г. генерал Корнилов прямо заявлял, что «внутреннее состояние области… – не из легких. Большевистская пропаганда свила прочное гнездо в больших населенных пунктах и промышленных районах. Казачьи части, вернувшиеся с фронта, совершенно разложены и в достаточной мере восстановлены против Добровольческой армии. На Кубани положение примерно то же. Еще хуже обстоит дело на Тереке, где, помимо развития большевизма, положение в значительной мере осложняется борьбой казаков с горцами». Корнилов настаивал на отправке в Ростов и Новочеркасск добровольцев – офицеров и солдат, а также боеприпасов и денежных средств. Завершалось письмо оптимистично: «… после того, как Добровольческая армия окрепнет, что, вероятно, будет через 3–4 недели, представляется возможным распространить сферу ее влияния и вне пределов Дона…» (12).