Андрей Митрофанов - Французская политическая элита периода Революции XVIII века о России

С 30-гг. XX в. восприятие образа России в европейской культуре XVIII–XIX вв. становится важной темой для мировой историографии (за рамками которой развивалась марксистская советская историография). Изучение этой темы в условиях идеологического противостояния социалистической и капиталистической систем становилось чрезвычайно актуальным. Однако исследователи не были свободны от модернизации исторических фактов (в данном случае оценок, концепций, взглядов XVIII в.). К середине XX в. вопрос о представлениях франкоязычных авторов эпохи Просвещения о России приобрел статус самостоятельной научной проблемы, что было обусловлено доминирующим положением французского языка и французской культуры в европейском культурном пространстве той эпохи.

В мировой историографии восприятия России во Франции XVIII в. в 1930–1980-х гг. наблюдался плюрализм взглядов и авторских подходов. Однако особенностью этого периода стало заострение внимания на изучении двух составляющих многомерного образа России: так называемого «русского миража» и истории русофобии в Западной Европе XVIII–XIX вв. [11] См., например: Anderson М. S. Britain’s Discovery of Russia, 1553–1815. L., 1958; McNally R. The Origins of Russophobia in France 1812–1830 // American Slavic East and European Review. 1958. 17 April. P. 173–189. , то есть приоритетным направлением исследования стало раскрытие тенденциозных политических концепций, созданных в эпоху петровских и екатерининских реформ, а также в период наполеоновских войн. Тем более это направление приобрело популярность в связи с тем, что советская историография не была способна вести полноценные деполитизированные научные дискуссии с западными коллегами по такой чрезвычайно актуальной и острой в годы «холодной войны» теме.

Уже в работах середины XX века было указано на необходимость изучения материалов революционного периода, посвященных России, которые ранее не входили в состав просветительской «Россики». В конечном итоге новые источники были необходимы для доказательства преемственности (или разрыва) в комплексе представлений о России, существовавших до и после Французской революции. Однако авторы (в том числе Д. Мореншильдт, А. Лортолари, позднее С. Блан) в своих исследованиях не были свободны от влияния идеологем XX в., а методологические основы исследования оставались неизменными на протяжении ряда десятилетий. Эти вопросы были подняты позднее — только в последние десятилетия XX в. и в первом десятилетии XXI в.

Первые попытки изучения собственно образа России в общественном сознании французов были предприняты в историографии 30-х гг. XX в. В 1936 г. вышла в свет книга профессора Колумбийского университета Д. Мореншильдта [12] Mohrenschildt D. S. von. Russia in the intellectual life of eighteenth-century France. N. Y., 1936. . Это была первая монография, посвященная формированию представлений о России, в которой рассматривалось все столетие — Век Просвещения. В своем исследовании ученый отмечал, что интерес к России во Франции проявился еще в начале XVIII в., но кульминация пришлась на конец столетия. Важным вкладом в разработку данной тематики стало монографическое исследование французского историка Альбера Лортолари (1951 г.) [13] Lortholary A. Les «Philosophes» du XVIII-e siècle et la Russie: Le mirage russe en France au XVIII-e siècle. P., 1951. . Проанализировав труды Вольтера, Дидро, Рейналя и других философов Просвещения, он показал всю противоречивость «русского миража», созданного французской литературой XVIII в., и наметил пути дальнейшего изучения восприятия России в среде философов и литераторов Франции. Ссылки на русский пример использовались просветителями для изобличения монархии, «фанатизма» и привилегий у себя во Франции, а русский двор становился участником культурного и политического диалога с интеллектуальной элитой Франции.

В эпоху Екатерины II и сама императрица, и весь российский двор демонстрировали желание идти в духе времени по пути реформ, и этот пример многим французским литераторам и философам казался привлекательным и весьма поучительным. Это было особенно важно в условиях Франции второй половины XVIII в., когда, как подчеркивает Ж.-Д. Мелло, королевская власть уже «отнюдь не являлась монолитным блоком» с «единой и непререкаемой политической линией» и вынуждена была считаться с различными институциями, политическими и интеллектуальными группами, находившимися в состоянии шаткого равновесия, а следовательно, считаться с «общественным мнением» [14] См.: Мелло Ж.-Д. Введение // Век Просвещения. Вып. 2. Кн. 1. М., 2008. С. 8–9. .

Впрочем, непосредственное отношение к теме настоящего исследования имеет только последняя глава труда Лортолари, посвященная реакции Екатерины II на Французскую революцию. В этом достаточно кратком тексте автор попытался показать всю сложность культурных связей, существовавших тогда между интеллектуальными элитами России и Франции, и то, что Революция стала, по сути, переломным временем для русско-французского межкультурного диалога. Рассматривая период русско-шведской войны 1788–1791 гг., он обратил внимание на подчеркнуто негативное отношение французских литераторов и журналистов к Екатерине, олицетворявшей собой политику России. Однако и сам Лортолари не был свободен от стереотипов, оставаясь пленником созданной им концепции «русского миража». Он полагал, что такое явление европейской культуры Просвещения стало результатом планомерных пропагандистских усилий российской императрицы по созданию положительного образа своей страны в глазах Европы. Соответственно историк рассматривал все аспекты французско-российских отношений сквозь призму данной концепции. Тем не менее Лортолари заслуженно принадлежит одно из почетных мест в историографии русско-французских отношений XVIII в.

Лортолари наметил направления дальнейших исследований, которые в конечном итоге требуют ответа на вопрос о том, к каким изменениям в восприятии образа России привела Французская революция конца XVIII в. В частности, Лортолари показал важную критическую функцию так называемого «русского миража». По отношению к главным идеям Века Просвещения «русский прогрессистский миф» (связанный со времен Фонтенеля с именем Петра I), по мнению Лортолари, играл роль второстепенную, роль «вспомогательной» идеи: «„Русский мираж“ — это вспомогательная идея, мираж, который чередуется с другими, в том числе с английским (последний, по крайней мере, содержал в себе значительную долю истины), китайским…» [15] Lortholary A. Op. cit. Р. 271. . Примеры из истории и культуры далеких стран извлекались философами для критики некоторых порядков в своей собственной стране, для разоблачения «заблуждений» и «предрассудков», господствовавших во Франции [16] Ibid. . Однако обращал внимание Лортолари и на то, что «мираж» был важным звеном в политико-дипломатической игре Екатерины II: «Философы помогали Екатерине и России преодолеть предубеждения Запада. Своим союзникам Екатерина обещала свое имя и поддержку в их собственной борьбе. На самом деле этот союз был выгоден обеим сторонам и утратил свою актуальность только в тот момент, когда одна сторона потеряла необходимость в другой. Екатерина и младшее поколение философов следовали уже совершенно различными путями. Она подшучивала над „людьми системы“, а сами „люди системы“ клеймили тиранию. Затем Революция завершила этот [своеобразный] развод, воздвигая перед лицом государыни, самодержавной более, чем когда-либо прежде, „философию“, поскользнувшуюся в потоках крови» [17] Ibid. P. 273. . От более подробного рассмотрения вопросов восприятия России в философии и публицистке революционной Франции Лортолари воздержался, оставив поле для дальнейших исследований.