Александр Янов - Где место России в истории? [Загадка Дональда Тредголда]

ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО

Пусть извинит меня читатель, но тут я не могу устоять против соблазна уличить Виттфогея в элементарном невежестве. Он понятия не имел, что лишь повторял на своем «гидравлическом» языке идеи русских евразийцев, пришедших к тому же выводу без всякой гидравлики, по крайней мере, за четыре десятилетия до него. Вот что писал, например, еще в начале 1920-х Николай Трубецкой: «Господствоваший прежде в исторических учебниках взгляд, по которому основа русского государства была заложена в так называемой Киевской Руси, вряд ли может быть признан правильным. То государство или та группа мелких, более или менее самостоятельных княжеств, которых объединяют под именем Киевской Руси, совершенно не совпадает с тем русским государством, которое мы в настоящее время считаем своим отечеством... В исторической перспективе современное государство, которое можно называть и Россией и СССР (дело не в названии) есть часть великой монгольской монархии, основанной Чингизханом». (4). Совпадение, как видим, практически буквальное.

Тем более не знал Виттфогель, что аналогичное «совпадение» произошло еще очень давно, в самом начале российской государственности, в XV веке, когда в развернувшейся тогда идейной войне предшественники русских националистов иосифляне (стяжатели), опираясь на опыт своих заклятых врагов, европейских контрреформаторов «латинов», сорвали в России православную Реформацию. И тем самым практически обусловили всю ее дальнейшую эволюцию в истории.

Правде, те, старые иосифляне не объявляли себя, в отличие от евразийцев, прямыми наследниками только что изгнанных тогда с русской земли бусурманских завоевателей. Но странным образом нисколько не беспокоило бусурманское родство евразийцев ХХ века. Напротив, они им гордились.

«Без татарщины не было бы России», провозглашал главный идеолог евразийства Петр Савицкий. (5) «Московское государство возникло благодаря татарскому игу», вторил ему Николай Трубецкой. (6) А Михаил Шахматов пошел дальше всех: он приписывал монгольским завоевателям «облагороживающее влияние на построение русских понятий о государственной власти». (7) В чем конкретно заключалось благородство этого влияния, разъясняет нам евразийский историк Сергей Пушкарев: «Ханы татарские не имеют надобности входить в соглашение с народом. Они достаточно сильны, чтобы приказывать ему». (8) Ну и русские князья, естественно, хотя и «перестали быть суверенными государями, ибо должны были признать себя подданными татарского царя», но зато «могли, в случае столкновения с подвластным русским населением, опираться на татарскую силу». (9)

Само собою разумеется, что «в татарскую эпоху слово вече получило значение мятежного сборища». (10) Ни на минуту не сомневаюсь я, что наблюдения эти верны. Так оно, вероятно, и было. Но гордиться этим?..

Читатель ведь тоже вправе спросить: если подавление собственного народа с помощью свирепых степных завоевателей называть «облагороживающим», то что же тогда назвать предательством? Право, очень уж извращенным надо обладать умом, чтоб полагать благородством «закрепощение народа на службе государству», которое тоже, как сообщает нам другой евразийский историк Георгий Вернадский, унаследовано было от завоевателей. (11) В конце концов, разве не именно это закрепощение народа государством и имел в виду, говоря о «русском деспотизме» Виттфогель? Даже советская историография была, как мы помним, куда в этом смысле щепетильнее.

Простите, я увлекся, очень уж больная для меня тема – русский национализм, парадоксальным образом коллаборирующий с ненавистными ему западныи ястребами. Только, чтобы завершить это отступление от темы (семь бед один ответ), не могу не сказать и о решающем их различии: в арсенале националистов отсутствует главная для Виттфогеля КАТЕГОРИЯ СВОБОДЫ. Та самая, что отличает современные представления об истории от средневековых. Без этой фундаментальной категории не существует ни различия между абсолютизмом и деспотией, ни понятия политической модернизации, ни вообще какого бы то ни было смысла в истории. Георг Вильгельм Фридрих Гегель сформулировал эту категорию еще полтора столетия назад, положив начало современному представлению об истории. «ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ ЕСТЬ ПРОГРЕСС В ОСОЗНАНИИ СВОБОДЫ (12).

Отказавшись от категории свободы, национализм обрек себя на средневековое представление об истории. Но вернемся к Виттфогелю.

ОСОБЕННОСТИ «РУССКОГО ДЕСПОТИЗМА»

В отичие от евразийцев, он, по крайней мере, заметил в 1963 году трудности, связанные с экстравагантной задачей объяснить чингисханство постмонгольской России. Перечислим их в порядке, предложенном им самим.

Прежде всего, монголы, которым положено было «заразить Россию китайским опытом», никогда ее, в отличие от Китая, не оккупировали, ею непосредственно не управляли, не жили на ее территории и не смешивались с местным населением. Это, естественно, делало сомнительной тотальность деспотического «заражения», которой требовала его гипотеза. Скажем заранее, что Виттфогель попытался обойти эту трудность при помощи странной метафоры «дистанционного контроля» (remote control).

Во-вторых, когда юное московское государство сбросило монгольское иго, начало оно строиться почему-то по образцу европейскому, а вовсе не по китайскому. Почти целое столетие понадобилось прежде, чем стало оно приобретать черты, давшие Виттфогелю повод рассматривать его как деспотическое. Эта прореха во времени (которую Георгий Вернадский, как мы уже упоминали, обозначил тоже метафорой «эффект отложенного действия») тоже ведь требует объяснения. Если в первом случае имели мы дело с «дистанционным управлением» в пространственном измерении, то здесь сталкиваемся мы с ним уже в измерении временном.

Третья особенность «русского деспотизма» заключалась в том, что «испытав влияние европейской коммерческой и индустриальной революции», повел он себя просто скандально. То есть совсем не так, как надлежало вести себя любому уважающему себя деспотизму, пусть даже в полумаргинальном статусе. А именно вступил он на стезю не только промышленной и коммерческой, но и институциональной трансформации. Более того, радикально сменил с Петром самую свою цивилизационную идентичность.

Ни с каким другим деспотическим государством, будь оно «маргинальным», как Монгольская империя, или «полумаргинальным», как Оттоманская, ничего подобного по какой-то причине не произошло. И это еще мягко говоря. Ибо, как увидим мы во втором томе трилогии, многократно пыталась Оттоманская империя, начиная с XVIII века, повторить европейский военно-индустриальный «прорыв» Петра, но так и не удалось ей это на протяжении двух столетий. Почему?