Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

В 1827 г. опубликовал свой труд другой участник похода, барон Агатон-Жан-Франсуа Фэн (1778–1837). В 1812 г. этот маленький ростом, удивительно исполнительный и точный человек был секретарем-архивистом личного кабинета Наполеона и поэтому мог поведать о многом. Работа его, названная «Рукопись 1812 г.» [49], в действительности была исследованием, сделанным как на основе собственных воспоминаний и сохранившихся бумаг, так и на базе опубликованных к тому времени материалов: 18-го бюллетеня, воспоминаний Наполеона, Ларрея, книг Сегюра и Гурго. Пожалуй, Фэн был первым среди французов, кто воспользовался «Военной историей кампании в России» русского полковника Д. П. Бутурлина, вышедшей впервые на французском языке в 1824 г. [50]Характерной особенностью книги Фэна, 2-й том которой начинался с событий Бородинского сражения, было стремление к максимальной фактологической точности. Автор, ссылаясь на используемые материалы, избегал того, чтобы делать собственные выводы и оценки. И все же его отношение к Бородину просматривалось. Силы сторон он оценивал как равные, в 120–130 тыс. человек, при том, что русские пользовались всеми преимуществами местности. План атаки Наполеон разработал с учетом опасности отхода русских войск в случае попытки французов обойти их позиции. Сам император был деятелен, как накануне, так и в ходе самого сражения; он «видел все, и заботился обо всем». Однако ряд инцидентов в самом начале сражения (к примеру, выход из строя многих начальников в войсках Л. Н. Даву), наряду с упорным сопротивлением неприятеля, создал для французских войск серьезные затруднения. Героическими усилиями затруднения были преодолены, сражение выиграно, хотя и с серьезными потерями (потери французов Фэн оценил в 22 тыс. человек, выбывших из строя). «Рукопись» Фэна была высоко оценена современниками (сам К.В.Л. Меттерних отзывался о нем, как о добросовестном и хорошем историке) и последующими исследователями 1812 г. Наибольшую ценность в его работе имели личные наблюдения и те коррективы, которые он попытался сделать в отношении трудов предшествовавших ему авторов.

Определенное воздействие на французскую историографию имели и мемуары Луи-Франсуа-Жозефа Боссе, префекта императорского двора, того самого, который привез Наполеону 6 сентября портрет его сына [51]. Имея возможность наблюдать за поведением императора в день сражения, Боссе мог авторитетно утверждать о недостаточном воздействии главнокомандующего на ход сражения, которое хотя и было выиграно, но с большими потерями.

Почти одновременно с Фэном и Боссе публикует свой четырехтомный труд знаменитый Антуан-Анри Жомини (1779–1869) [52]. Будучи в 1812 г. начальником исторической секции в Главном штабе Великой армии, некоторое время военным губернатором Вильно, а затем Смоленска, он не участвовал в Бородинском сражении. Однако, располагая достаточными материалами, в том числе уже вышедшими к тому времени работами, Жомини попытался обозначить место Бородинского сражения в общей стратегии Наполеона. Император, вторгаясь в Россию, не имел четко определенного плана. После неудачных попыток дать генеральное сражение у Витебска и Смоленска Наполеон, исходя во многом из политических соображений, уже не мог остановиться, не принудив русских к миру. Кроме того, «моральный дух ее [армии] и самый состав, из двадцати разноплеменных народов, требовали, чтобы я поддерживал ее деятельность наступлением…» – так передал Жомини размышления Наполеона [53]. Численность обеих армий была одинакова – от 125 до 130 тыс. с каждой стороны, но у французов было тысяч 15 старых ветеранов, между тем как у русских было такое же число ополченцев и казаков [54].

Позже, пытаясь систематизировать типы боевых порядков Наполеона, Жомини отнес замысел Бородинского сражения к так называемому «штурмовому порядку с колоннами одновременно в центре и на одном из крыльев». По его мнению, «атака в центр со вспомогательной атакой крыла, обходящего неприятеля, мешает последнему… обрушиться на фланг атакующего. Неприятельское крыло, сжатое между атакующим центром и крылом противной стороны, которому приходится, таким образом, сражаться почти со всей наступающей массой, по всей вероятности, будет подавлено и разгромлено» [55]. Что касается предложения Даву обойти русских крупными силами, то оно было неприемлемо, так как «русские могли отойти». Однако с самого начала сражения случилась целая цепь частных сбоев в реализации плана (от задержки войск Даву и Нея по овладению «флешами», досадного запаздывания с переброской корпуса Жюно в стык между частями Даву и Понятовского, до отсутствия скоординированности хода атаки дивизией Морана «большого редута» с развитием событий на южном фланге). Свою лепту в срыв плана внесла и атака русской кавалерией северного крыла [56]. Удар гвардией, как писал Жомини от имени Наполеона, мог бы «быть очень выгоден, но отказ мой нельзя считать ошибкою. Неприятель показал еще довольно твердости». Остановившись на вопросе о болезни императора в день сражения, Жомини отверг утверждение о ее заметной роли на исход битвы. Причина осторожности Наполеона была в другом: «Победа, как бы она ни была несовершенна, – говорил Жомини устами Наполеона, – должна была отворить мне врата Москвы. Как только мы овладели позициею левого фланга, я был уже уверен, что неприятель оставит поле сражения в продолжение ночи. Для чего же было добровольно подвергаться опасным последствиям новой Полтавы?» [57]. Общие потери обеих сторон автор оценивал в 80 тыс. В целом, испытав на себе некоторое влияние появлявшейся русской историографии, Жомини усилил традицию «жесткого реализма», существовавшую со времени Шамбрэ во французской историографии.

В близком ключе была написана и обширная статья генерала Жана-Жака-Жермена Пеле-Клозо (1777–1858), в 1812 г. штабного полковника, состоявшего при штабе помощника начальника Главного штаба по пехоте генерал-адъютанта Ж. Мутона, графа Лобо [58]. Пожалуй, это было наиболее взвешенное, глубокое и убедительное описание «сражения при Москве-реке», вышедшее из-под пера участника великой битвы. Пеле не просто был очевидцем многих эпизодов сражения, но и имел прямое отношение к работе Главного штаба и передвижениям французских войск. Еще в ходе кампании он успел составить точный журнал событий при Бородине, который, к несчастью, потерял под Красным, но в начале 1813 г. по памяти его вновь восстановил.

Наполеон, ставя своею целью разбить русскую армию в генеральном сражении и двигаясь к Москве, вынудил тем самым русских принять баталию. Силы французской и русской армий Пеле оценивал как, в целом, равные, но внутреннее состояние французских войск ставил заметно выше противника. Французские войска, по словам автора, отличались инициативностью, храбростью и превосходной организацией, в то время как русский солдат, хотя и стойкий, и сражавшийся за свою Родину, характеризовался «храбростью бездейственной» и «страдальческим повиновением». Во время Шевардинского боя Наполеон, как считал Пеле, был введен в заблуждение неточными картами и не понял «странного расположения» русской армии, думая, что войска генерала А. И. Горчакова, составлявшие шевардинскую группировку, только прикрывали арьергард генерала П. П. Коновницына. Если бы император имел возможность понять истинное предназначение Шевардинского редута как опоры русского левого фланга, полагал автор, то это имело бы для русских «гибельные последствия» [59].