Жак Ле Гофф - Средневековый мир воображаемого
- Название:Средневековый мир воображаемого
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Прогресс
- Год:2001
- Город:Москва
- ISBN:5-01-004673-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Жак Ле Гофф - Средневековый мир воображаемого краткое содержание
«Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного. Мы узнаем, как в ту пору люди представляли себе время и пространство, как им мыслился мир земной и мир загробный, каковы были представления о теле и почему их ограничивали жесткими рамками идеологии, в каких символических системах и литературных метафорах осмыслялись мир и общество. Здесь же, вслед за автором «Королей-чудотворцев», историком Марком Блоком, Ле Гофф ставит вопрос: какое место надо отвести миру воображаемого в процессе возвращения к обновленной политической истории — к историко-политической антропологии?
Можно ли постичь мир воображаемого научными методами, не дав ему ни исказиться, ни раствориться в туманных понятиях, ни заплутаться в лабиринтах иррационального, ни попасть под влияние капризной моды?
Как отделить воображаемое от символического и идеологического, как четко определить занимаемую им нишу и каким инструментарием располагает историк для его изучения?
Ответы на эти вопросы содержатся в изданной сегодня книге французского медиевиста Жака Ле Гоффа, неутомимо ратующего за «другое» Средневековье, которому он посвятил весь свой исследовательский талант ученого.
Средневековый мир воображаемого - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Разумеется, в нашу задачу не входит классификация обширного универсума лесных обитателей. Используя структурный анализ, мы всего лишь делаем скромную попытку понять наш исходный текст, включив его в тот сложный универсум, из которого мы его извлекли [228] Полагаю, не стоит уточнять, что в этой работе мы не даем всеобъемлющего толкования «Ивейна», а лишь стремимся выявить один смысловой уровень.
, а затем показать, как данный тип анализа, рожденного в процессе изучения так называемых «холодных» обществ, может быть использован в собственно историческом исследовании [229] См.: Annales E.S.C., mai-aout 1971 // Histoire et Structure, numero special.
.
В начале романа Кретьена Калогренан рассказывает о своих приключениях, являющихся своеобразной генеральной репетицией — только окончившейся неудачей — первой части приключений Ивейна, той их части, которая завершится его женитьбой на Лодине. Ивейн пройдет везде, где проходил его предшественник, и преуспеет там, где тот потерпел неудачу. Итак, пространство того мира, в который вступает Калогренан, «один, словно простолюдин, в поисках приключений… вооруженный как подобает истинному рыцарю» (ст. 174–177), имеет довольно любопытную организацию; не меньшее любопытство вызывает и его население. Мир этот, как и в любом рыцарском романе, включает в себя прежде всего лес, представленный как дикий мир par excellence. Этот абстрактный лес называется Броселианд [230] О лесе как о традиционном месте рыцарской авантюры говорится в уже упоминавшейся работе: М. Stouffer. Der Wald. Ор. cit., pp.14—115 (о Броселианде см. с. 45–53). Для Средних веков вопрос: «Где совершаются самые доблестные подвиги: в городе или в лесу?», похоже, можно считать классическим. Ответ был очевиден: «Городская доблесть ничего не стоит»; см.: Ch. V. Langlois. La vie en France au Moyen Age…, III. Paris, 1927, pp. 239–240.
; в описаниях его мы не встретим ни одного дерева:
Et tornai mon chemin a destre 177
Parmi une forest espesse
Molt i ot voie felenesse
De ronces et d'espinnes plainne.
B густую погрузившись тень,
Блуждал я лесом целый день,
Кругом боярышник, шиповник
И неприветливый терновник.
Калогренан пытается найти дорогу и находит ее, повернув в правильную сторону, вправо [231] П. Эду справедливо подчеркнул символическое значение этой «христианской нравоучительной топологии» (ор. cit., р. 37); см. также: Э. Ауэрбах. Мимесис. Пер. Ал. В. Михайлова. М., «Прогресс», 1976, с. 141.
. Авантюра поведет Ивейна той же дорогой, однако описана она будет гораздо более подробно, с добавлениями , сознательно сделанными поэтом:
Erra, chascun jor, tant 726
Par montaignes et par volees,
Et par forez longues et lees [larges]
Par leus [lieux] estranges et salvages
Et passa mainz felons passages 766
Et maint peril et maint destroit
Tant qu'il vint au santier estroit
Plain de ronces et d'oscurtez [obscurites, embarras].
Ивейн скакал во весь опор
Среди лесов, лугов и гор.
Проехал много перепутий,
Встречал немало всякой жути,
В Броселиандский лес проник,
Разыскивая там родник,
Нашел, готовясь к поединку,
Среди терновника тропинку.
Коварство, предательство, эти характерные свойства леса, постепенно уступают место основам порядка, символизируемого тропинкой. Лес открывает доступ во второй сектор «мира рыцарской авантюры», сектор, не имеющий ничего общего с лесом и, похоже, не связанный ни с культурой, представленной миром двора и полей, ни с дикой природой: мы попадаем в ланды (ст. 188), своего рода земное потустороннее царство, где на пороге укрепленного замка героя встречает небогатый рыцарь с ястребом на руке (следовательно, это охотник, однако охотник окультуренный).
В куртуазном романе небогатому рыцарю традиционно отводится роль хозяина; в нашем романе дворянин и его дочь, «девица красивая и любезная» (ст. 225), также выступают в роли гостеприимных хозяев, встречающих странствующих рыцарей, — принимать рыцарей становится их ремеслом. Но хозяин не является проводником; он объясняет, что избранная дорога была правильной (ст. 204–205), но не дает никаких указаний, куда следует ехать дальше. В этом месте нить рассказа словно бы обрывается. Признаков, характеризующих замок как земное потустороннее царство, не слишком много, однако они достаточно выразительны: у хозяина замка нет ни одного железного предмета, все сделано из меди, наиболее ценимого металла:
Il n'i avoit ne fer ne fust 213
Ne rien qui de cuivre ne fust.
Среди двора, предмет полезный,
Не деревянный, не железный,
Подвешен гонг, чтобы звенеть
Слышней могла литая медь.
[232] Букв. перевод: «Не было там ничего, что было бы сделано из железа, Все было сделано из меди». — Прим. перев.
Для тех, кто хорошо знаком с топикой «бретонских» романов, совершенно недвусмысленным знаком является лужайка.
El plus bel praelet [prairie, petit pre] del monde. 237
Clos de bas mur a la reonde.
Вот вижу я зеленый луг,
Надежная стена вокруг.
Сад, зеленая лужайка — это «место, окруженное стеной, отделенное от остального мира, место, где порываются все связи с привычной жизнью в обществе и вытекающими из нее обязанностями» [233] P. Haidu. Ор. cit., р. 38, где автор ссылается на известную работу: E.R. Curtius. La Litterature europeenne et le Moyen Age latin, trad. J. Brejoux. Paris, 1956, pp. 226–247.
. В потустороннем мире существует опасность подвергнуться сексуальному искушению: герой наслаждается обществом девицы и не хочет с ней расставаться (ст. 241–243).
Вернувшись в лес, рыцарь [234] Когда мы здесь говорим о герое или о рыцаре, мы вспоминаем и Калогренана, и Ивейна.
попадает в место, совершенно противоположное тому, которое он только что покинул. Посреди леса, «на расчищенной поляне», он встречает «ужасных диких быков, заполонивших всю поляну; быки яростно и жестоко бодались между собой, производя при этом страшный шум» (ст. 277–281) и заставляя рассказчика отступить в сторону. У этих быков есть хозяин, «виллан, похожий на мавра» [235] Гартман фон Ауэ воспроизводит это сравнение: «Er was einem More gelich» («он был похож на мавра») (v. 427); поражает воображение деталь: подчеркивая родство безумного Ивейна и лесного дикаря, автор дает такое же определение (ст. 3348) и «благородному безумцу» («der edele tore», v. 3347). Пастух же не является «безумным» в психологическом смысле слова, он — «walttor» (v. 440), «лесной безумец».
, пастух огромного роста. Этот человек — подлинный дикарь, то есть он не стал дикарем, а является таковым изначально, и все черты его лица, телосложение и одежда заимствованы из мира животных: «Голова у него была громадная, больше, чем у дикой лошади или иного другого зверя, волосы всклокоченные, лоб, двух пядей шириной, порос шерстью, уши огромные, как у слона, покрыты мхом; вдобавок у него были невероятно густые брови, плоское лицо, глаза как у совы, нос как у кота, рот, похожий на волчью пасть, острые и желтые зубы, как у кабана, черная борода и свалявшиеся усы; подбородок касался груди, а спина была длинная, горбатая и сутулая. Он опирался на дубину, а одет был в странный наряд, изготовленный не из холста и не из шерсти, а из двух бычьих шкур, что болтались на нем, привязанные к шее» (ст. 293–311) [236] Многие из этих черт, заимствованных из классической и поздней латинской литературы, стали общими местами (topos) средневекового романа. См.: A.M. Crosby. The Portrait… (voir a l'index, s.v. Giant herdsman).
.
Интервал:
Закладка: