Манаф Сулейманов - Дни минувшие

Григорий Александрович Казарбеков рассказывал: "Манташев поручил мне появляться от его имени на всех мусульманских меджлисах и благотворительных собраниях, особенно тех, что были связаны с именем Гаджи Зейналабдина Тагиева, и не жалеть там денег. Однажды я получил пригласительный билет на очередное собрание мусульманского благотворительного общества. Положил в один карман сюртука сотенный билет, в другой — целую пачку ассигнаций на 800 рублей и отправился. Войдя в фойе, я остановился как вкопанный. Прямо ко мне на встречу шла ослепительная красавица в роскошном наряде. Это была жена Гаджи Зейналабдина — Сона-ханум — прославившаяся своей красотой и щедростью. Она весьма активно участвовала в делах благотворительного общества. Ее сопровождали две юные девушки, в руках у которых находились подносы. На одном — шелковые ленты, на другом — деньги… Соиа-ханум взяла с первого подноса ленту и прикрепила мне на грудь, ее ласковый взор околдовал меня. Я невольно протянул руку в карман, вытащил деньги и, сунув их в пригласительный билет, бросил на поднос. В это время в фойе вошел Ага Муса Нагиев. Сона-ханум, подобно лебедю, заскользила ему навстречу. Девушки прикололи на грудь миллионеру шелковую ленточку. Он извлек из кармана зеленую трехрублевку и нехотя бросил на поднос. Сона-ханум улыбнулась и сказала: "Ага Муса, только что твой сын Ага Исмаил бросил на поднос сто рублей, а вот ты…" Ага Муса скороговоркой перебил ханум: "Матушка моя, ему что, он ведь мой сын, сын миллионщика Нагиева… Сона-ханум, а я чей сын! Сын бедного баладжарского крестьянина Наги, продавца самана. То-то же…"

"Выйдя из "Исмаилийе", — рассказывал далее Казарбеков, — я обнаружил, что вместо сотенной, приготовленной для пожертвования, я бросил на поднос всю пачку ассигнаций. Вот как умели "выуживать" деньги дамы-благотворительницы".

О необычайной скупости Ага Мусы по городу ходили легенды. Собирали как-то пожертвования в пользу азербайджанских студентов, обучающихся в вузах России. Зашли к Нагиеву. Тот опять протягивает трешницу. Ему с укором говорят, мол, Тагиев дал 200 рублей. Ага Муса отвечает, ничуть не смутившись:

"Гаджи — человек богатый, он-то, конечно, даст. Мог бы дать и больше. А я, отец мой, бедный старик. Какой с меня спрос!"

Красивое здание, именуемое "Зимним клубом", и примыкавшая к нему гостиница "Астория" тоже принадлежали Нагиеву. Большие они ему барыши приносили. Оба здания он сдавал в аренду некоему грузину.

Частенько наведывался Нагиев в казино, хотя сам никогда не играл. У него здесь даже было свое особое кресло, в которое, кроме него, никто не смел садиться. Сидел он себе тихонько и благодушно наблюдал за игроками. Порой подремывал. Стоило какому-нибудь несчастному проиграться в пух и прах, как он бросался перед Ага Мусой чуть ли не на колени и принимался умолять о ссуде. Ага Муса невозмутимо диктовал свои, по обыкновению, грабительские условия. Сопротивляться было бесполезно: своих решений Нагиев не менял никогда. Таким путем десятки тысяч рублей золотом, нефтеносные участки, промысла и заводы, дома и корабли переходили к миллионеру. А одураченный игрок нередко пускал себе пулю в лоб.

Нередко миллионеры, нефтепромышленники, коммерсанты собирались вместе на каком-нибудь меджлисе. Каждый сидел строго на своем месте — в соответствии с положением в деловом мире и накопленным состоянием. Маклеры, дельцы, подрядчики теснились по углам, с краю центрального стола сидели заводчики и фабриканты, ну, а миллионеры-нефтепромышленники восседали в самом центре. Стол на этих меджлисах походил на экономическую карту. Причем, карта эта год от года изменялась. Сегодня, глядишь, какой-нибудь маклер жмется в углу, а завтра сидит во главе пиршества и все ему в рот смотрят. И, напротив, личность самая уважаемая превращалась в жалкое существо, с которым даже здороваться переставали. Постоянно на одних и тех же местах сидели человек десять-пятнадцать. Эти люди были неподвластны никаким ветрам.

Во время пиршеств дельцы, магнаты и банкиры говорили о ценах на нефть, о курсе акций, о положении на мировом рынке сбыта, стремясь выведать один у другого его планы и намерения.

Люди, находящиеся на грани банкротства, жаждали заручиться векселями и гарантийными бумагами от миллионеров, дабы получить ссуду в банке. Обращались по этому поводу и к Ага Мусе Нагиеву. Иной нарочно перед этим предложит перекинуться в картишки или кости, проиграет Ага Мусе рублей эдак пять-шесть, чтобы умилостивить старика, а затем излагает свою просьбу. Или ведет его в ресторан. Однако Нагиева было трудно провести, все эти уловки на него не действовали. Тем, кто просил у него в долг, от отвечал:

"Я в финансовых делах не разбираюсь. Всем этим ведает мой главный управляющий Фатулла-бек… К нему и обращайтесь…"

Даже городские нищие не протягивали к нему руку за милостыней — знали, что бесполезно.

К 1914-му году у Мусы Нагиева было семьдесят миллионов рублей золотом. А все наследство целиком оценивалось намного выше. В 1919-м году наследники Нагиева подали в суд на раздел наследства. Дело слушалось в суде три раза. Дело в том, что духовное управление потребовало передать десятую часть состояния Нагиева мечетям в связи с тем, что он являлся шиитом. По этому поводу "святые отцы" даже представили официальные документы. Обеспокоенные притязаниями духовного управления, наследники представили встречные доказательства того, что Ага Муса принадлежал к течению "бехаи" и однажды, выступая свидетелем на суде, отказался положить руку на Коран, поклявшись на книге шейха Бехауллы. Именно поэтому на его похороны, когда тело выносили из мечети, пришло мало людей.

К месту заметим, что в Баку было немало приверженцев учения "бехаистов". Они даже построили специальную мечеть без минарета. Она находилась на Чадровой (Мирза-ага Алиева). Сводчатые двери и большие окна выкрашены в голубой цвет. Застекленная веранда со двора также окрашена в голубой. Этот цвет выбрали руководители секты "бехаи". На главных воротах с улицы высечен горельеф какого-то святого старца, погруженного в раздумья. По всей видимости, это каменный портрет самого шейха Бехауллы.

Бехаисты проповедовали бессмертие души и тела. Поразительно, что они сумели внушить идею бессмертия даже такому хитрому, осторожному и трезвому человеку, как Ага Муса Нагиее. Он искренне верил в то, что никогда не умрет. Однажды, будучи в гостях у Тагиева, он вышел на балкон, позвал Гаджи и, указав на здание гостиницы "Новая Европа" (оно было тогда самым высоким в городе), сказал: "Зейналабдин, если бы я был смертен, я бы ни за что не отстроил этакую махину, не потратил бы столько денег. Но я не умру".