Петр Словцов - История Сибири. От Ермака до Екатерины II

«Вместо взноса, по собственному согласию ясачных, назначалось в ближайшем казначействе или при суглане, где принимается ясак чрез земских чиновников или казаков. Почему порядок сбора подлежал двум важным неудобствам: 1) подлогу в качестве зверя; 2) подлогу в его оценке и в самом взносе, натурою ли, или деньгами».

Изъяснения сии заимствованы из бумаг государственного мужа, имени которого посвящена вторая книга; и мы думаем, что скромный смысл таковых изъяснений внятно прошептал читателю 60-летнюю историю действий, по части ясака, от переписи Щербачевой 1763 г. до издания Сибирского Учреждения в 1822 г.

Казна составляла хлебные запасы в Сибири без денег, двояким образом: десятинною пашнею и оброчным хлебом [310].

Десятинная пашня давала казне впоследствии весь урожай с двух десятин, озимой и яровой, засеваемых казенными семенами, оброчный же хлеб заключался во взносе 15 п. с 5 десятин, частным человеком обработываемых, и следственно, 45 п. с 15 частных десятин. Почему способ десятинный, не освобождавший от подати, служил вместо оброка, если же не освобождал и от оброка денежного, как инде случалось, значил дополнительный налог к подати и оброку с крестьянина, но разночинец земледельствующий подлежал одному оброчному хлебу, или 3 п. с десятины. Хлеб, таким образом собираемый, шел на продовольствие войска, даже на хлебное жалованье гражданским чинам, как и в недавнее время, в 1743 г., полагалось управителям Исетской провинции производить сверх 20 руб. по 20 четвертей ржи и овса.

Недостаток, в каком Россия находилась относительно монеты звонкой, до введения бумажной, издревле научил правительство восполнять свои нужды хлебом. Правда, что с 1748 г. появилось свое серебро с колыванских и опять с нерчинских заводов, что, по разграблении и разлиянии несметных сокровищ столицы Дели, выменено на Оренбургской таможне в 1749-м и следующем году до 3000 п. серебра с несколькими пудами золота и что вообще в 8 годов, с 1748 по 1756 г., влилось в Россию одним этим каналом до 4600 п. серебра и до 50 п. золота; но потребности правительства, с году на год увеличивавшиеся, были слишком обширны, чтобы можно было в Сибири думать об удовлетворении казенных нужд монетой металлической. Едва сверкнула мысль о защищении Австрии против Пруссии, как и надобно было стараться извлечь из Сибири серебряные деньги, и для их вымена в 1752 г. тиснуто в Екатеринбурге мелкой медной монеты до миллиона рублей.

Губернатор Соймонов, хорошо обнимавший многочисленные нужды управления и вместе убежденный в несоразмерной ограниченности сил монетных, хотел повсеместно в хлебородных уездах поверстать крестьян и разночинцев, отправляющих повинность оброчного хлеба, в общую обязанность десятинной пашни. Такой опыт ему удался в 1759 г. в Нерчинском краю, где надлежало поддержать горные заводы; и не только он удвоил там число пахарей и количество распаханных десятин [311], но и превзошел расчет, какой предварительно представлял Сенату. Ибо он почел государственною справедливостию обратить в число пахарей и заводских рабочих всех бобылей, всех записавшихся там в посад без имущества и ремесла, всех просрочивших паспорты или прописных, по провинциям Енисейской и Иркутской, и таких людей нашлось до 3400 душ. Граф Сперанский, в звании сибирского генерал-губернатора, положительно утверждал, что без сего распоряжения заводы нерчинские не могли бы существовать. В самом деле, какие огромные капиталы потребовались бы для прокормления заводов хлебом, в Красноярске покупаемом, когда заводы давали чрез 6 лет от 139 до 176 п. серебра.

Года через два губернатор успел ввести десятинную пашню вместо оброчного хлеба между крестьянами Селенгинского уезда, для продовольствия забайкальских военных команд. Ту же меру он распространил в 1760 г. по дистриктам Ишимскому и Ялуторовскому, для снабжения крепостей провиантом; но в слободах Утяцкой и Курганской крестьяне, посеяв семена, отказались от снятия хлебов и не приняли увещаний. Начинщики неповиновения, разумеется, были обузданы; и может быть, неизлишне здесь припомнить, что Сенат еще в 1756 г. приказывал предместнику Соймонова поддерживать хлебопашество, по линии заведенное, но без отягощения. В 1762 г., после неоднократных настояний Соймонова о распространении казенной пашни или оброчного хлеба еще с пенькою, Сенат решительно не одобрил его представлений и вместо оброчного хлеба с пенькой определил сбирать по 1 рублю с ревизской души сверх 7-гривенной подати. Судя по продажной цене хлеба, выходило бы, что Сенат вместо оброка положил 60 пудов хлеба с платежной души; но обоюдная выгода казны и крестьянина в том, что первая имеет в руке обширнейшие средства для приобретения продовольствия и что последний, сберегая для себя время и безвременный труд, разделывается в минуту. Превращение повинности натуральной в денежную, как расчет долговременной опытности, служит хвалою Сенату; но нельзя скрыть, что облегчительная сия мера не вдруг распространилась по Сибири.

История может ли извинять начальника, с превосходным умом, в одностороннем его взгляде на хлебопашество, особенно тогда, как достойный Соймонов, в конце 1763 г. садясь на сенаторские кресла, передал свои предубеждения преемнику губернии и вместе с ним в докладных пунктах снова унижал сибирское земледелие до того, что считал необходимостию или уничтожить в Сибири заведенные винокурни, или усилить казенную пашню. И все это представлялось для того, чтобы иметь провиант даровой и чтобы хлеб продавался не дороже 5 к. пуд! Могла ли на таком основании процветать пашня, окропляемая потом без цены?

Мы, кажется, безошибочно думаем, что хлебородные равнины Западной и Восточной Сибири, от толь тягостной и бесплодной повинности, какая лежала на земледельце, не были обработываемы в полную меру населенности, что татары чулымские, буряты, жившие по Ангаре, Иркуту, Селенге и Оке, долго не принимались за соху, из опасения хлопот, с земледелием связанных.

По важности, какая заключается в путях сообщений для страны, мы не скучаем в каждом периоде замечать новые колеи дорог и переправы судов по водам. В первой книге сказано, что дорога между Екатеринбургом и Кунгуром открыта на Осу, одновременную с Сибирью [312], в 1754 г. для одной корреспонденции; почему и можно еще раз оглянуться на стародавнюю дорогу, лежавшую чрез Санчурск, Шестаково (первобытнейшее Хлынова и Слободского) и чрез Кайгород, для проезда в Сибирь заведенный. При конце периода не лучше, как и в старину, была эта заслуженная дорога. Те же болота, инде зыбучие, тот же Юксеевский волок, на 90 верстах растянувшийся. Впрочем, устройство сей дороги не входило в обязанность сибирского губернатора.