Петр Словцов - История Сибири. От Ермака до Екатерины II

Конечно, в данном случае Словцов и не претендует на роль первооткрывателя: историю народов от среды их обитания не отрывали ни древний Геродот, ни современник Словцова Иоганн Готфрид Гердер с его «Идеями к философии истории человечества», ни отечественные историки — опыт предшественников (в том числе концепции историзма, развитые Гердером) он не просто учитывал в своей работе, но опирался на него, то есть стоял, как образно говорил некогда Исаак Ньютон, на плечах гигантов.

Словцов испытывал как историк творческое беспокойство и наслаждение не только тогда, когда в архиве находил вдруг неизвестный свиток или когда ему удавалось восстановить тот или иной исторический пробел, но и тогда, когда внимательно всматривался в особенности естественной окружающей среды, ибо он не игнорировал природу при рассмотрении исторического процесса (за что ему нередко приходилось выслушивать упреки!), не очень-то оберегая стерильность исторического жанра.

Взгляд историка на исторический процесс отличается истинным демократизмом. Именно демократизмом взгляда вызвано уважительное, достойное отношение Словцова к нравам, традициям, особенностям характера и быта сибиряков, раскрытым на страницах «Обозрения», что впоследствии во многом послужило серьезным основанием, чтобы назвать этот исторический труд «энциклопедией сибирской жизни». Следует также отметить, что одна из особенностей «Обозрения» заключается в том, что оно представляет собой одновременно как проповедь теоретических взглядов Словцова на историческое развитие общества, так и его духовную, душевную исповедь как человека и гражданина «сибирской нации» (так обозначена национальность Словцова в одном из документов, составленных в Тобольской семинарии).

Когда через многие годы Словцов станет денно и нощно просиживать в кабинете, расположенном в одном из домов подгорной части Тобольска, перелистывая собственные записи в многочисленных тетрадях, обращаться к редким книгам — ему будут так необходимы тишина и уединение. Литература, приведенная в научном труде Словцова и обозначенная как «Руководства при составлении обозрения», должна будет всегда находиться под руками. Он еле сможет выкраивать небольшое время для столь им любимых пеших прогулок…

А пока Петр Андреевич, не пугаясь ни мороза, ни ледяного ветра, одетый в надежную медвежью доху, в бобровой шапке, смахивая с бровей меховыми рукавицами искрящийся на солнце иней, едет то в Якутск, то к рыбакам Байкала, то в дальние поселения ссыльных…

В жаркий день, коротая длинный путь, он сбрасывает с себя сюртук, остается в одной рубашке. Просит, чтобы казак остановил возок посредине поляны, где расцвели купальница сибирская, золотистая примула, сарана, зверобой. Он торопится побывать везде, многое разглядеть и понять!.. Он пытается убедить иркутского губернатора Трескина, что учебные заведения губернии находятся в бедственном положении — необходима помощь. Тот сперва поддерживает Словцова, но вскорости ни о какой помощи и слушать не желает.

В Иркутске к П.А. Словцову часто приходит домой любознательный молодой человек Иван Калашников. У историка нередко бывают в гостях учителя Кокорин и Щукин — иркутяне, недавно окончившие Петербургский педагогический институт, открытый в свое время при содействии И.И. Мартынова. Особенно большое участие Словцов принимает в судьбе Калашникова — даровитого человека, пробующего свои силы в литературе. В дальнейшем Калашников станет одним из наиболее популярных писателей-сибиряков, с помощью Словцова переберется в Петербург. Роман Калашникова «Камчадалка», другие его произведения привлекут внимание Пушкина, о книгах сибирского романиста будут писать, хотя и чрезмерно предвзято, В. Белинский, Н. Полевой. Калашников и Словцов станут близкими друзьями, несмотря на то, что их разделяла 30-летняя разница в возрасте…

Оказавшись после Петербурга сначала снова в Тобольске, а затем в Иркутске, Словцов мучительно переживал столичные перипетии. Перед ним со всей очевидностью обозначилась колоссальная опасность; он столкнулся с реальной угрозой сбиться со своего истинного пути, изменить природным дарованиям, отказаться от высоких целей, связанных с творчеством, с ориентацией на лучшие человеческие порывы. Он прекрасно осознавал, что в Сибири лишается многих возможностей, в сравнении с Петербургом, для проявления себя на государственной службе, в науке, в литературе, в других сферах интеллектуальной деятельности. Словцов несколько раз предпринимал энергичные попытки к возвращению в столицу, но они оказались тщетными… А когда разрешение на возвращение в Петербург наконец-то было получено, то он уже и сам не пожелал уезжать из Сибири! А житейских, обыденных трудностей у него всегда было предостаточно. Недаром историк, не привыкший жаловаться, все-таки писал Ивану Калашникову в Петербург летом 1829 года, уже работая над «Обозрением»: «…Я остаюсь среди волков, нападающих на меня в злобе и неведении». Но и в такой обстановке Словцов не терял главного ориентира: «Он один (Бог. — В.К. ) наш защититель, — говорит Словцов в том же письме к Калашникову, — и если бы сего верования не имел я, то давно бы жизнь моя излилась, как вода, по словам Давида». Вот мы и нашли главный источник, из которого историк черпал силы для жизни и творческой работы…

В Иркутске затяжная борьба Словцова с косностью местных высокопоставленных особ в конце концов была вознаграждена для него событием праздничным! В 1819 году М.М. Сперанский, освобожденный из ссылки, назначается Александром I на пост сибирского генерал-губернатора. От этой должности И.Б. Пестель был отстранен, а иркутский гражданский губернатор Н.И. Трескин вскорости отдан под суд. Перед Сперанским в Сибири императором были означены две труднейшие задачи: выкорчевать злоупотребления властью чиновниками и реформировать управление Сибирью — «сообразить на месте полезнейшее устройство и управление сего отдаленного края». Император хорошо себе представлял, что лучше Сперанского проблемы Сибири понять и разрешить не сможет никто. Ведь в отношении Сперанского, пожалуй, и сегодня остаются справедливыми следующие слова: «Со времен Ордин-Нащокина, — писал историк В.О. Ключевский, — у русского престола не становился другой такой сильный ум; после Сперанского, не знаю, появится ли третий». В Сибири Сперанский проделал огромную работу, его реформы поныне остаются самыми мощными и самыми разумными за всю историю Сибири. Среди различных документов тогда были подготовлены и приняты два важнейших: «Учреждения для управления сибирских губерний» и «Устав для управления сибирских инородцев». Приступая к подготовке Сибирской реформы, Сперанский исходил из собственного взгляда на окраины империи как на «гетерогенные» образования, требующие и в управлении и в решении иных вопросов индивидуального подхода. При этом необходимо помнить о следующем: Сперанский подчеркивал, что «следует вводить новый порядок постепенно », что все его новшества «представляют более план к постепенному образованию сибирского управления, нежели внезапную перемену » (выделено мной. — В.К. ), — так он говорил в письме к П.М. Капцевичу, назначенному генерал-губернатором Сибири ему на смену. Сперанский многое сделал для решения так называемых «сибирских вопросов», над дальнейшим «снятием» которых позднее почти безуспешно бились «областники», другие деятели, неудовлетворенные развитием нашего сибирского края…