Николай Коняев - Петербург: неповторимые судьбы [Город и его великие люди]

Во время польской кампании барон познакомился с Валерианом Александровичем Зубовым, и с этого момента в карьере его произошел перелом. Награды и повышения в званиях так и посыпались на него.

Участие Беннигсена в убийстве императора Павла было предопределено его близостью к братьям Зубовым. Император прозорливо отметил, увольняя Беннигсена со службы: «Имею я повод думать, что Беннигсен у нас не весьма усерден, и особенно лично ко мне…»

Тем не менее по ходатайству Палена Беннигсен был возвращен и теперь хладнокровно разглядывал со свечкой в руках картины на стенах, ожидая, когда «пехота» завершит цареубийство. В отличие от пьяных офицеров русской гвардии, вообразивших, что чем гнуснее будут они убивать императора, тем более будет заслуга, Беннигсен прекрасно понимал, что для продолжения стремительной карьеры надобно, по крайней мере, уклониться от прямого участия в цареубийстве [11] Это Беннигсену удалось как нельзя лучше, за что он был щедро вознагражден императором Александром. Конечно, на какое-то время ему пришлось удалиться от двора – он был назначен виленским военным губернатором, но уже в 1805 году возвращен в Петербург и назначен командующим 70-тысячным корпусом, а после незначительной победы под Пултуском 14 декабря 1806 года над отрядом Ланна, которую Беннигсен в донесении государю выдал за победу над армией самого Наполеона, назначен главнокомандующим всей русской армией. Несмотря на многочисленные неудачи, Александр продолжал осыпать наградами организатора убийства своего отца. Орден Андрея Первозванного – всего лишь одна из этих наград. Только когда началось вторжение Наполеона в Россию, Александр был вынужден отстранить плохо говорящего по-русски Беннигсена от главнокомандования. . Он так и поступил. Полюбовавшись картинами, он вернулся в спальню императора.

«Кто-то из офицеров сказал мне: с ним покончили! Мне трудно было этому поверить, так как я не видел никаких следов крови. Но скоро я в том убедился собственными глазами. Итак, несчастный государь был лишен жизни непредвиденным образом и, несомненно, вопреки намерениям тех, кто составлял план этой революции, которая, как я уже сказал, являлась необходимой. Напротив, прежде было условлено увезти его в крепость, где ему хотели предложить подписать акт отречения от престола».

В своих мемуарах Беннигсен, не довольствуясь собственным алиби, тут же называет и имена подлинных убийц.

«Припомните, генерал, что было много выпито вина за ужином, предложенным… офицерам, бывшим виновниками этой сцены, которую, к несчастью, нельзя вычеркнуть из истории России».

Примечание это весьма существенное, поскольку у фон Палена тоже хватило ума не принимать непосредственного участия в убийстве императора Павла. Беннигсен, однако, исправляет эту несправедливость.

«Должен прибавить, – пишет он, – что граф Пален, обращаясь к этим офицерам, сказал им между прочим: „Господа, чтобы приготовить яичницу, необходимо разбить яйца“. Не знаю, с каким намерением было употреблено это выражение, но эти слова могли подать повод к ложным толкованиям».

Правда, другие участники цареубийства подозревают, что, в отличие от Беннигсена, Пален подстраховывался не только от неприятностей, связанных с раздражением будущего императора на убийц отца, но заодно и от гнева самого Павла в случае провала переворота.

«Пален тоже пришел на место действия, когда уже все было кончено, – пишет Фонвизин. – Или он гнушался преступлением и даже не хотел быть свидетелем его, или, как иные думали, он действовал двулично: если бы заговор не увенчался успехом, он явился бы к императору на помощь, как верный его слуга и спаситель».

«Думают, – замечает по этому поводу граф Ланжерон, – что Пален, адский гений которого все предвидел, а в особенности не забыл ничего, что могло касаться его лично, уклонился от деятельного участия не потому, как он уверял меня, что хотел исполнить обещание, данное великому князю Александру, а для того, чтобы быть в состоянии, если не удастся предприятие, броситься на помощь к императору: не желая сам совершать преступления, он, зная хладнокровие и невозмутимое мужество Беннигсена, призвал его, чтобы заменить себя, и правда, что без Беннигсена ничего не удалось бы».

«Весть о кончине Павла была тотчас же доведена до сведения графа Палена, который расположился на главной аллее у замка с несколькими батальонами гвардии, – вторит Фонвизину и Ланжерону княгиня Ливен. – Войска были собраны по его приказу, чтобы, глядя по обстоятельствам, или явиться на подмогу императору, или послужить для провозглашения его преемника. И в том, и в другом случае граф Пален питал уверенность, что ему на долю достанется первенствующая роль».

Если вспомнить, что, по рассказу самого фон Палена, он приказал великому князю одеться в мундир и ждать, поскольку потом дорога будет каждая минута и нового императора надобно будет показать войскам немедленно, адский гений его явит еще одно подтверждение. Ведь если бы Палену в случае провала цареубийства пришлось врываться во дворец, чтобы перебить заговорщиков, он смог бы предъявить одетого в мундир Александра, как доказательство того, что именно Александр и организовал заговор.

Воистину адский гений. Причем адский – без преувеличения.

Палену – вспомните разговор, который недавно состоялся у него с императором Павлом, когда Пален признался, что стоит во главе заговора, чтобы разоблачить его! – удалось отладить заговор до такого виртуозного совершенства, что все в нем: и «пехота» цареубийства, и Беннигсен, и братья Зубовы, и великий князь Александр, и сам император Павел – были только маленькими винтиками механизма, ключи от которого держал он, Пален.

Что он чувствовал, стоя с несколькими батальонами гвардии на главной аллее у замка? Пытался представить, что происходит сейчас в покоях императора? Нетерпеливо поглядывал на часы, выжидая, на чью сторону склонятся весы победы? Или просто с холодной усмешкой смотрел, как приближается к нему из замка посланец?

И может быть, Пален уже готов был объявить батальонам, что в замке заговорщики покушаются на государя императора, и скомандовать идти на штурм. И уже все напряглось в нем… Еще минута, и он с обнаженной шпагой ворвется в замок во главе батальонов и, сметая на своем пути жизни товарищей по заговору, предстанет перед императором Павлом, как спаситель государя и Отечества… И таким и останется навеки.

И уже все дрожало, все пело в нем от восторга предстоящей схватки, но тут со страшным криком взлетела в воздух с крыши замка огромная стая ворон, захлопали в темном воздухе черные крылья.

Черный, как вороньи крылья, вышел из сумерек посланец.