Кэролли Эриксон - Елизавета I

Сесил-младший, которому в 1597 году исполнилось тридцать пять, был в своем роде фигурой такой же незаурядной, как и сама Елизавета. Она называла его Коротышкой — прозвище, как ей было известно, сильно его задевавшее, — хотя он на самом деле был не только мал ростом, но и горбат, и вообще, по словам де Месса, на вид весьма непригляден. В столетие, когда люди были убеждены, что кривая спина означает и кривую душу, Роберт Сесил сразу же оказался в чрезвычайно невыгодном положении, а то, что он ужасно переживал свое уродство, это положение только ухудшало. Это был хорошо воспитанный, умный человек, свой в веселом театральном мире, любитель азартных игр и завсегдатай светских салонов. Развитой не по годам, политик умелый и деятельный, он уже с восемнадцати лет заседал в парламенте и сделал в царствование Елизаветы стремительную карьеру. Роберт Сесил был достойным преемником отца и Уолсингэма, а если оглянуться еще дальше назад, то Кромвеля и Булей, этих тюдоровских тружеников, что исполняли обязанности государственного секретаря. Всем им, не говоря уже об уме и проницательности, было свойственно величайшее трудолюбие — Сесил унаследовал и это качество. Один современник, часто видевший его при дворе, вспоминает, как этот скособоченный человечек семенил в сторону королевских покоев, передвигаясь, точно слепой, и сжимая в руках кипу документов. В голове у него, по-видимому, роилась куча мыслей.

И только одного человека недоставало в тот день у королевы — самого яркого, самого популярного, а по мнению многих, и самого способного при дворе — графа Эссекса.

Приемный сын Лестера явно был наделен неким величием. Из такого материала делаются герои. Высокий, широкоплечий, грубоватый, с несколько неуклюжей походкой солдата, Эссекс обладал чистым, высоким лбом, задумчивым взглядом и поэтической душой. Кожа на его удлиненном лице отличалась красноватым оттенком, что особенно бросалось в глаза, когда он заговаривал с неизменной страстью о предмете, более всего его занимавшем, — войне и в особенности собственных боевых подвигах. «Он полностью поглощен военным делом, — записывал де Месс после того, как они наконец познакомились, — человек мужественный, тщеславный, исключительно одаренный и одержимый стремлением добыть себе славу оружием и сделаться знаменитым на весь мир». Но француз проницательно обратил внимание и на один крупный недостаток графа. «Это человек умный, — продолжал он, — однако же склонный доверять только собственному суждению; и уж если он решился на что-то, переубедить его невозможно».

Тем не менее де Месс не мог не признать, что именно своему уму (кроме того, следует отметить, и протекции со стороны Лестера, а также незаурядной личной отваге) Эссекс был обязан тем положением, которого достиг к середине 90-х годов. После смерти своего отца, первого мужа Летиции Ноллис Уолтера Деверю, отошедшего в мир иной совершенно нищим, погрязшим в многочисленных долгах, дезятилетний Эссекс попал в дом к Сесилу и воспитывался вместе с горбуном Робертом. В семнадцатилетнем возрасте он был представлен отчимом ко двору и сразу привлек к себе внимание тем. что нанес оскорбление Рэли. «Какая радость служить госпоже, способной восхищаться таким человеком?» — патетически воскликнул он и сбежал в Нидерланды, где в то время уже шла война.

Сначала он сражался там, затем во Франции, где был отмечен, завоевав себе репутацию не только храброго и находчивого солдата, но и настоящего рыцаря в духе прежних времен. Дуэль, поединки были вполне в его духе, не говоря уже о том, что они привлекали к нему всеобщее внимание, способствуя росту известности. Все же за военными делами он не забывал и гражданские. Сумев убедить Елизавету в своей государственной мудрости, он в 1593 году был назначен ее указом членом королевского Совета.

В зрелости Эссекс, на взгляд королевы, отличался таким же несносным, но и славным характером, как в юные годы. Она называла его «необъезженным жеребцом» и испытывала к нему чувства не просто родственные (он приходился ей через Летицию троюродным племянником). Ведь в конце концов Эссекс — приемный сын человека, любовь к которому Елизавета пронесла через долгие годы, и еще при жизни Лестера она отвела Эссексу во дворце личные апартаменты. Она мирилась с его взбалмошностью и своенравием, с его крутым нравом дуэлянта, хотя и не уставала повторять, что кто- нибудь должен все же дать ему хороший урок. Это был умный, жизнерадостный, на редкость привлекательный мужчина, человек общительный и отличный кавалер — он прекрасно знал, как ублажить свою повелительницу. Эссекс допоздна засиживался с ней за карточным столом; он сопровождал ее на премьеру «Комедии ошибок»; он носил ее знаки на турнире и устраивал для нее всяческие спортивные развлечения. Елизавете было за шестьдесят, ему немногим более тридцати, однако в чувстве, которое она к нему испытывала, не было ничего материнского. Его женитьба на вдове Сидни не на штуку разъярила Елизавету — хотя гнев ее и утих в удивительно короткое (если учесть, что речь идет о тайном браке) время, всего две недели, — а на «любезную госпожу Бриджес», свою фрейлину, она, узнав, что та всячески заигрывает с Эссексом, вообще обрушилась с проклятиями, кажется, даже пощечину ей отвесила.

Эссекс явно был восходящей звездой при дворе, так что его отсутствие, когда королева принимала де Месса, было не только заметно, но и красноречиво. Он считал себя обиженным и не находил нужным это скрывать.

«При английском дворе всегда полно партий и фракций, все здесь вечно недовольны друг другом, и королеве это нравится», — записывал де Месс. В 1597 году фракции определились четко: отец и сын Сесилы вместе с адмиралом Хауардом, с одной стороны, а с другой — Эссекс во главе целой когорты восхищенных поклонников, возмужавших за последнее военное десятилетие. Внешне Се- сил-старший и Эссекс вели себя (что с удивлением отмечал и де Месс) друг с другом изысканно вежливо, однако отношения их были разъедаемы ревностью; Эссекс нетерпеливо ждал смерти Сесила, с тем чтобы самому занять его доходное положение хранителя королевского гардероба.

Со своей стороны, оба Сесила и их приспешники всячески разжигали боевой дух Эссекса, подталкивая его к участию в опасных военных авантюрах (в чем он, впрочем, совершенно не нуждался), — может, убыот или, что тоже их устраивало, вернется он в Лондон, потерпев какой-нибудь финансовый или политический крах. И даже если вернется с победой, можно попробовать каким-нибудь образом настроить против него королеву. (Противники чувствовали, что со временем Эссекс перейдет черту и сам подпишет себе приговор.)

Это могло случиться скорее всего потому, что Эссекс был абсолютно слеп к исключительным личным дарованиям королевы. Отношения их складывались на старый, освященный временем манер: высокородная дама и кавалер-обожатель. «Самая прекрасная, дорогая, великолепная Госпожа! — так обращался к Елизавете в своих письмах Эссекс. — Пока Ваше Величество дарит меня правом говорить о своей любви, любовь эта остается главным моим, ни с чем не сравнимым богатством. Лишившись этого права, я сочту, что жизнь моя окончена, но любовь пребудет вовеки». Однако о женском уме Эссекс был невысокого мнения и не видел оснований делать в этом смысле исключение для королевы. Английский двор, делился он с де Мессом, «страдает от двух недугов — нерешительности и непостоянства, и этим он обязан по преимуществу полу своей правительницы».