Сергей Шокарев - Тайны российской аристократии

Однако вместо того чтобы довершить разгром неприятеля и захватить самозванца, воеводы увлеклись жестокими репрессиями против жителей Комарицкой волости, поддержавших самозванца. Армия Мстиславского подошла к небольшой крепости Кромы, в которой засели верные самозванцу казаки во главе с атаманом А. Корелой, и начали осаду. Под Кромами армия надолго завязла и потеряла не только инициативу но и мобильность, и постепенно лишалась боеспособности вообще – эпидемии и дезертирство охватили войско, а Мстиславский и Шуйский не двигались из-под Кром, довольствуясь разорением окрестностей и репрессиями против сторонников самозванца. Современники были готовы предположить в этом измену главных воевод, однако С. Ф. Платонов, проанализировав ситуацию, пришел к выводу, что виной Мстиславского и Шуйского была их беспомощность в военном деле и отсутствие какой-либо инициативы.

После смерти царя Бориса Ф. И. Мстиславский и В. И. Шуйский были отозваны в Москву для помощи юному царю Федору в управлении государством, а в лагерь под Кромами присланы новые командующие – кн. М. П. Катырев-Ростовский и П. Ф. Басманов. В дальнейших драматических событиях – измена под Кромами и низложение Федора Годунова – Мстиславский был лишь безучастным свидетелем. Источники не донесли сведений о каком-либо его участии в возведении на трон Лжедмитрия I. С самозванцем у Мстиславского установились, надо полагать, хорошие отношения. Лжедмитрий I пожаловал боярину кремлевский двор Бориса Годунова, и, как говорилось выше, женил его на своей мнимой родственнице Прасковье Ивановне Нагой. Нет прямых данных об участии кн. Ф. И. Мстиславского в заговоре против самозванца, надо полагать, он и здесь не противился течению событий, но и не был в числе их движителей.

При царе Василии Шуйском положение Мстиславского оставалось неизменным. В качестве «большого» воеводы он руководил войсками, посланными против «воров» к Вырке (где был разбит отряд Лжепетра, пытавшийся прорваться к Болотникову, осажденному в Калуге), а в московской осаде от Тушинского вора возглавлял государев полк, стоявший у Никитских ворот. Других упоминаний о Мстиславском в разрядах того времени нет, видимо, царь Василий невысоко ценил военный талант своего старинного товарища по Боярской думе.

В событиях низложения Василия Шуйского Мстиславский, верный своей позиции невмешательства в политическую борьбу, не участвовал. Его имя называли в качестве кандидата на престол после сведения с трона Василия Шуйского, но князь Мстиславский пригрозил, что пострижется в монахи, если его будут принуждать принять царский венец. К этому времени у него, по-видимому, сложились определенные политические симпатии в пользу поляков. Сохранилось письмо Мстиславского к польскому гетману Я.-П. Сапеге, бывшему одним из руководителей армии Лжедмитрия II, в котором князь называет гетмана своим «другом и братом», просит того писать о своем здоровье и желает, чтобы Бог дал ему «очи твои (т. е. Сапеги. – С. Ш. ) видеть». С. Ф. Платонов полагал, что даже если датировать это письмо временем, последовавшим за низложением Шуйского, оно все равно свидетельствует о давней дружбе боярина и гетмана. Видимо, неслучайно Мстиславский, возглавив семибоярщину и практически встав во главе государства, поспешил сблизиться с гетманом Жолкевским, активно участвовал в переговорах, составлении и утверждении договора о призвании королевича Владислава и запечатал его своей печатью. Вероятно, призвание природного государя, сопровожденное соответствующими гарантиями нерушимости религиозной и культурной самобытности и социального строя России, казалось Мстиславскому и его товарищам, лучшим выходом из кризиса. Однако реальная политическая коньюнктура была либо не учтена, либо игнорирована ими. Сигизмунд III не только не собирался соблюдать условия заключенного договора, но и практически дезавуировал его, заявив свои претензии на русский трон. Коренной ошибкой было согласие на введение в Москву польского гарнизона и установление совместного польско-русского управления, что привело к польской диктатуре.

«Новый летописец» показывает, что к Мстиславскому, как старейшему среди русских бояр, обращались надежды патриотов, стремившихся противостоять иноземному владычеству, но он оказался неспособным поддержать национальное движение. Согласно известию «Нового летописца» патриарх Гермоген, которого принуждали скрепить своей подписью грамоты, адресованные королю с призывом принять московский трон, твердо отказал в этом боярину М. Г. Салтыкову и проклял его, а Мстиславскому сказал «тихим голосом»: «Твое есть начало, тебе за то добро пострадати за православную христианскую веру; аще и прельстишься на такую дьявольскую прелесть, и преселит Бог твой корень от земля живых, да и сам какою смертью умрешь». «Тако ж збысться ево пророчество», – добавляет летописец.

Подробности кончины князя Ф. И. Мстиславского нам неизвестны, однако род Мстиславских, действительно пресекся с его смертью. От трех браков князь Ф. И. Мстиславский имел двух детей – князя Василия, умершего в младенчестве, и княжну Ольгу, умершую в 1609 г. Сам князь Федор Иванович умер 19 февраля 1622 г., сохраняя высшее положение среди московского боярства при царе Михаиле Федоровиче, но по-прежнему не пользуясь особым влиянием на решение государственных дел.

Фигура князя Ф. И. Мстиславского не типична для Смутного времени. Его отличало полное отсутствие политических амбиций и какой-либо активности вообще. Являясь вторым, после царя, лицом в государстве, Мстиславский никак не использовал свое выдающееся положение, благодаря этому сумел ужиться со всеми правительствами и окончил свою жизнь, окруженный домашним спокойствием и покоем. Однако в грозовые для Российского государства годы он не стал лидером патриотического движения и остался для потомков лишь носителем своего громкого имени.

Боярин Федор Иванович Шереметев представляет противоположность князю Ф. И. Мстиславскому. Боярина Шереметева трудно обвинить в бездеятельности и слабости, однако, его энергичность была иного рода, чем у деятелей авантюрного склада – Б. Я. Бельского, М. Г. Салтыкова и иных. Шереметев был лоялен легитимной власти вне зависимости от того, кто занимал престол. Вместе с тем, это не было проявлением беспринципности или слабости, как у Мстиславского, просто в добросовестном несении государевой службы, борьбе с «ворами» и даже в соучастии в управлении поляками Россией Шереметев видел исполнение своего долга служения России. Видимо, не случайно Ф. И. Шереметев, не запятнавший себя изменой и «воровством», был в первые десятилетия после Смуты одним из первых лиц в государстве, сосредоточив в правление царя Михаила своих руках значительную часть функций по государственному управлению.