Юрий Виппер - Том 8. Литература конца XIX — начала XX вв.
- Название:Том 8. Литература конца XIX — начала XX вв.
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Наука
- Год:1994
- Город:Москва
- ISBN:-02-011423-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Юрий Виппер - Том 8. Литература конца XIX — начала XX вв. краткое содержание
Том VIII охватывает развитие мировой литературы от 1890-х и до 1917 г., т. е. в эпоху становления империализма и в канун пролетарской революции.
Том 8. Литература конца XIX — начала XX вв. - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Форма произведений декадентов призвана эпатировать обывателя. Различные формы условности, искусственность воспроизводимой на страницах книги жизни, парадоксальность, эротика, гедонизм, мистицизм — таким способом английские декаденты стремились отгородить свое царство красоты, куда допускались лишь избранные, от пошлой, меркантильной жизни.
Почвой появления декаданса стала утрата доверия к ценностям викторианства, к позитивному, настороженное отношение к рационалистическому мышлению в целом. В эстетическом отношении декаданс рубежа веков — это и реакция на натурализм Золя, и на исчерпанность классического реализма. Это было время эксперимента, причем не только в искусстве, но и в жизни: для декадентов эксперимент с моралью — часть выбранной ими судьбы. Нравственный эксперимент Уайльда и Бердслея стал формой бегства от действительности.
Любопытно, что самым употребимым прилагательным в эти годы было слово «новый». Говорили о «новом человеке», «новой женщине», о «новом духе», «новом гедонизме», «новом юморе», «новом реализме». У людей, живших в то переходное время, было ощущение, что они действительно вступают в новую эпоху, где будет иная мораль, иная философия, иная религия.
Эти «новые люди» сгруппировались вокруг литературно — художественных журналов «Желтая книга» и «Савой». Литературным редактором «Желтой книги» был Генри Гарланд; художественным — Обри Бердслей. Первые четыре номера «Желтой книги», вышедшие в 1894–1895 гг., дают полное представление о тенденциях английского декаданса рубежа веков. Правда, после перехода Обри Бердслея в 1896 г. в редакцию «Савоя» «Желтая книга» утратила положение рупора эстетских идей времени.
Однако первый номер «Желтой книги» поразил, а желтый цвет стал знамением времени, цветом искусства модерн. Среди авторов первого номера были Макс Бирбом, один из самых блистательных, остроумных, парадоксальных эссеистов рубежа веков, Артур Саймонз, Джордж Мур. В других номерах печатались и писатели, непосредственно к движению не относившиеся, — Генри Джеймс, Артур Во, Ричард Гарнетт, Эдмунд Госсе.
Последнее десятилетие века нередко английские литературоведы называют бердслианским. Обри Бердслей оказал значительное воздействие на современников. Все викторианское, индустриальное, отмеченное печатью обезличивания и стандартизации, вызывало у него скептическое отношение. Критика Бердслея преимущественно эстетическая, нередко она бывает и манерной, и вычурной, и эксцентричной, сильны в ней элементы болезненного надрыва, трагизма.
Несколько иная издательская политика была у «Савоя», где главным редактором был Артур Саймонз. Здесь от авторов — Уильяма Батлера Йейтса, Форда Мэдокса Форда, Бернарда Шоу, Джозефа Конрада, Лайонелла Джонсона — требовали соблюдения канонов эстетизма. В работе «Декадентское движение в литературе» (1893) Саймонз сформулировал платформу всего «нового искусства», заявив, что «теперь налицо напряженная рефлексия, беспокойные, судорожные поиски, тяга, не всегда здоровая, к утонченности, духовное и моральное падение». Саймонз считает вполне возможным назвать это искусство «красивой и интересной болезнью».
2. Уайльд
Трудно себе представить другую фигуру, нежели Оскар Уайльд (1854–1900), в которой столь выпукло и драматично воплотился переходный характер рубежа веков. Даже в личной его судьбе итоги уходящего века и ростки нового сознания, мучительно прокладывающего себе дорогу, отразились с удивительной четкостью.
Уайльд — сын видного дублинского врача, чрезмерно эксцентричного даже на вкус своих соотечественников. Иной была мать Уайльда: англичанка, поэтесса, державшая изысканный литературный салон. Помимо домашнего Уайльд получил отличное образование: сначала он студент Дублинского университета, затем — слушатель в Оксфорде лекций Рескина, идеи которого о спасительной роли красоты он решился воплотить не только в творчестве, но и в жизни.
И вот Уайльд — писатель, странствующий по всему миру, подолгу живущий в мекке декаданса Париже. Он — наследник идей прерафаэлитов, а потому читает лекции о прекрасном и возвышенном бостонским студентам и шахтерам в Колорадо, сыплет парадоксами, которые шокируют добропорядочных викторианцев, но, впрочем, приводят в некоторое недоумение и его поклонников («Нет ни нравственных, ни безнравственных книг. Есть книги, хорошо написанные, и есть книги, плохо написанные». «Я могу сочувствовать всему, только не горю людскому»). Однако последнее заявление вовсе не помешало Уайльду объявить себя социалистом и быть едва ли не единственным из литераторов, кто откликнулся на призыв Бернарда Шоу подписать протест против расправы над жертвами хеймаркетской трагедии в 1886 г. в США и выступить вместе с Шоу на социалистическом митинге в 1891 г. в Вестминстере.
Неподражаемый собеседник, Уайльд поражал и своими поступками. Весь его образ жизни нередко носил скандальный характер. В 1895 г. Уайльд по обвинению в безнравственности оказался на тюремной скамье, был осужден, отбыл заключение. В тюрьме Уайльд создал такие шедевры, как «Баллада Редингской тюрьмы» (она была издана анонимно в 1898 г.), «Тюремные письма» и, наконец, исповедь «De profundis», опубликованную лишь посмертно в 1905 г. По освобождении он оказался сломленным человеком. От былой громкой славы осталось только воспоминание. Всеми забытый, Уайльд умер в Париже в крайней бедности.
Чрезмерность — основная характеристика Уайльда, которая применима и к его жизни, и к творчеству. Если он шутил, то не ведал предела, но, впрочем, решаясь стать серьезным, как в своих сказках, оказывался серьезнее и дидактичнее самого возвышенного проповедника.
Однако позерство скрывает глубокое внутреннее неблагополучие, драму, в которой, как в зеркале, отражаются общие социальные и духовные процессы времени, когда идеалы подорваны, но душа тем страстнее жаждет гармонии. Эпатаж Уайльда, его ирония и самоирония — это утверждение идеала от противного. Такая этическая и художественная позиция по сути своей романтическая, а художники подобного склада появляются в переходные периоды, на разломе исторических и литературных эпох. Механизм поведения таких «исковерканных» романтиков очень точно описал А. И. Герцен: «Вы лицемеры, мы будем умниками; вы были нравственны на словах, мы будем на словах злодеями; вы были учтивы с высшими и грубы с низшими — мы будем грубы со всеми; вы кланяетесь, не уважая, — мы будем толкаться, не извиняясь; у вас чувство достоинства было в одном приличии внешней чести — мы за честь себе поставим попрание всех приличий…»
Эпатируя буржуа, Уайльд отрицал пошлость бытия, прагматизм. Но, поскольку он лишь теоретически знал, что́ можно противопоставить царству пошлости, превращал «все бытие — в эпиграмму», а собственное существование — в эксперимент. Театральность, самоизучение и даже самокопание — черты романтического сознания, доведенные до крайности, принявшие болезненные формы, они становятся чертами сознания декадентского. У романтиков, в том числе и у современных Оскару Уайльду неоромантиков, есть идеал, есть нравственные устои и за них они готовы отдать жизнь. У декадентов во всем, даже в искрометных парадоксах, изощренном самоизучении, чувствуется усталость, тем более надсадная, что душа жаждет идеала, а все попытки приблизиться к нему тщетны и смешны. Хотя Уайльда сжигает боль и раздирает сомнение, во всех его поступках, в его браваде, неистощимой игре, по сути дела заменившей ему жизнь, все равно чувствуется апатия, растерянность.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: