Георгий Бердников - Том 7. Литература второй половины XIX в.

Вторая половина XIX в. была временем высокого расцвета не только русской реалистической прозы и драматургии, но и русской лирики — интимно — психологической и гражданской. Шедевры философской и психологической лирики создают Ф. И. Тютчев и А. А. Фет. Темы красоты, любви и искусства, русской истории и природы получили широкое и многообразное отражение в поэзии А. Н. Майкова и А. К. Толстого. Драматическая сложность внутренней жизни человека переломной эпохи 50–70‑х годов, различные психологические грани борьбы страстной личности с терзающими ее сомнениями и рефлексией отражены в поэзии Огарева, Григорьева, Некрасова, Полонского, Случевского. Выразитель идей и чувств русской революционной демократии, увековечивший в своих стихотворениях и поэмах тяжелый жребий, героизм и самоотверженность деятелей русского освободительного движения, Некрасов был также величайшим народным поэтом России. В поэмах («Коробейники», «Мороз, Красный нос», «Кому на Руси жить хорошо»), стихотворениях, посвященных крестьянству, он создал величественный памятник русскому мужику и простой русской деревенской женщине, показал величие и красоту суровой крестьянской жизни и крестьянского труда. Некрасов, как и другие поэты 50–60‑х годов (например, Л. А. Мей), широко используют в своих произведениях традиционные образы, мотивы и приемы различных жанров народной поэзии, а также крестьянский язык и бытовое городское просторечие. В творчестве Ап. Григорьева, А. К. Толстого и в особенности Фета и Полонского резко усиливается значение музыкально — эмоционального лирического начала, стремление высказать не только словами, но и музыкой стиха неуловимое и «несказуемое», что впоследствии оказало большое влияние на поэзию русского символизма.

Соратники и продолжатели Некрасова, поэты «некрасовской школы» обращались к изображению жизни трудового крестьянства (И. С. Никитин, 1824–1861, и др.). В поэзии 50–60‑х годов развивается также стихотворный фельетон, пародия, различного рода обличительные и сатирические жанры. Творчество таких поэтов — демократов, как Добролюбов, Курочкин, Михайлов, Минаев, объединяет пафос патриотического служения народу, непреклонная верность гражданскому долгу. В 70–80‑е годы в поэзию народнической интеллигенции приходит осознание трагической обреченности неравной борьбы революционеров — народников с самодержавием, несущее с собой мотивы одиночества, жертвенности, неизбежности страданий и гибели передовой личности, фатального противоречия между возвышенным, но отвлеченным идеалом и жизнью (С. Я. Надсон, Н. М. Минский и др.).

Во Франции и Англии реализм в XIX в. развивался в условиях уже в основном сложившихся буржуазных отношений. В России дело обстояло иначе. Буржуазное развитие не было здесь подготовлено растянувшимся на столетия процессом медленного «органического» роста собственности и правосознания средних классов. В течение одного столетия, вернее — его второй половины, Россия ускоренно пережила тот драматический и бурный социально — экономический переворот, который в Англии и Франции растянулся на несколько столетий — с XVI по XVIII в. Отсюда крайне существенное различие исторического фона развития литературы. В Англии, Франции, Германии и других западноевропейских странах писатель — реалист, критикуя буржуазную современность, мог противопоставить ей изящество и законченность форм жизни аристократических слоев (Бальзак), мир мелкой собственности с его честностью и патриархальными традициями (Диккенс, Бальзак), нетронутые капитализмом провинциальные островки с их наивной красотой и поэзией чувства (австрийская и немецкая областнические литературы, Т. Гарди). В России же XIX в. еще существовали не осколки, а целые обширные пласты как жизни господствующих классов, так и народной жизни, противостоявшие официальной государственности, крепостническому миру «мертвых душ», а равно и «приобретательству» дельцов новой, буржуазной складки. Этот исторический фон дал русской литературе XIX в. многих ее положительных героев, сообщил ей то высокое поэтическое содержание и духовную напряженность, которые зачастую отсутствовали в произведениях большей части представителей западноевропейского реализма второй половины XIX в.

Хотя на Западе в XIX в. продолжало развиваться демократическое общественное движение и в 40‑е годы возник научный социализм Маркса, образ мыслящего и ищущего человека из народной среды, равно как и из среды передовой интеллигенции, здесь разрабатывала по преимуществу романтическая, а не реалистическая литература. Воспитательный роман, ознаменовавший в XVIII в. высшую точку подъема интеллектуализма в западном романе, в XIX в. оттесняется на периферию реалистической прозы, в которой на центральное место выдвигаются романы карьеры, «утраченных иллюзий» или скорбная повесть о «простых», бесхитростных душах, противостоящих господствующему миру прозы и сухого эгоистического расчета. Иное дело в России. Здесь, в условиях развивавшегося в стране широкого брожения умов и роста освободительного движения интеллигенции, именно в реалистических романах и повестях XIX и начала XX в. наиболее тонко и художественно отражены исторические блуждания, ломка жизни и сознания широких масс, моральные, философские и идеологические искания эпохи. С этим связаны остродраматический, высокопоэтический характер русского романа, и повести, их напряженный интеллектуализм, столь глубоко поразившие в конце XIX в. их первых зарубежных ценителей.

Западный реализм в одних случаях исходил в критике настоящего из элегической идеализации уходящего прошлого, в других — был склонен апеллировать к абстрактным правовым и нравственным нормам самого же буржуазного общества; в третьих — поэтизировал порожденные им моральные парадоксы и «цветы зла». Русский же реализм опирался прежде всего на ощущение потенциальных, неисчерпанных возможностей национальной жизни, ибо ее здоровое, плодотворное зерно противостояло в глазах великих русских художников — реалистов как крепостническому, так и буржуазному укладу жизни, таило в себе способность развития в направлении будущих более высоких и чистых, гармонических отношений людей друг к другу и к окружающей природе, а это придавало русскому реализму в его высочайших, классических образцах широкую поэтическую перспективу.

Наконец, существенное обстоятельство, определившее своеобразие русского романа по сравнению с английским и французским, — «синтетический» (условно говоря) склад русского романа в отличие от «аналитического»: Бальзак, Золя (а отчасти и Диккенс) посвящали каждый из своих романов особому кругу проблем (политике, частной жизни, школе, суду, прессе и т. д.), особому «этажу» общественного здания. С помощью ряда отдельных гигантских фресок, каждая из которых изображает один из узлов общественного целого, они стремились по частям воссоздать свою страну и эпоху. Русские же романисты шли к решению своих задач иным путем — не только потому, что они сознавали потенциальную неисчерпаемость национальной жизни при разложении общества на отдельные звенья, но и в силу осознания ими ее органической целостности. Это позволило им достичь больших результатов при выявлении общих драматических черт жизни общества своей эпохи, взятого в конкретном единстве и динамике образующих его противоречий, в нераздельном сцеплении жизни верхов и низов, большого и малого, обыденного и исключительного, высокого и низкого, бытовой, повседневной стороны жизни и ее поэтически просветленных порывов и явлений.