Георгий Бердников - Том 7. Литература второй половины XIX в.

Во вдохновенном изображении чувственных радостей жизни де Костер проявляет себя преемником ренессансных художественных традиций, но не столько литературных (хотя его нередко сравнивали с Рабле), сколько традиций фламандской живописи, заметно воздействовавших и на других бельгийских писателей — например, на Эмиля Верхарна. Однако именно Верхарн представляется верным последователем Рубенса и Йорданса в своих натуралистических зарисовках торжествующей плоти, полнокровной, массивной, нередко уже увядающей, но неизменно жадной, хмельной, неистовой в безудержном разгуле, тогда как описания «Легенды об Уленшпигеле» созданы более легкой кистью, отчасти эстетизированы. Отношения Уленшпигеля с бесчисленными женщинами, встреченными в его странствиях, опоэтизированы, его мимолетные подруги всегда юны, прелестны и бескорыстны, даже если это гулящие девушки; относящиеся к ним эпизоды лишены натуралистических подробностей, как и вообще все эпизоды, повествующие о любовных похождениях героев, и даже глава, посвященная оргии оплодотворения в царстве духов природы, куда попадают с помощью волшебного снадобья Тиль и его возлюбленная Неле.

Сочность и яркость описаний чувственных радостей мира постоянно уравновешивается в «Легенде» духовным началом: даже обжора Ламме Гудзак, которого де Костер называет «желудком Фландрии», как бы в компенсацию наделен писателем строгой моралью, стойкой верностью покинувшей его жене. Тем более это относится к другим положительным персонажам, чьи высокие нравственные качества проявляются в жестоких испытаниях иноземного гнета и разгула инквизиции: это трудолюбивый, честный, добрый, верный слову и твердый в вере Клаас; его жена — добрая, кроткая и мужественная Сооткин, мать Тиля; нежная, любящая Неле и еще множество эпизодических лиц, особенно в частях книги, посвященных освободительной борьбе нидерландских гёзов против испанской короны и католической церкви.

Де Костер не ставит целью изображение характеров, тем более — в развитии. Такому изображению препятствует и композиционный принцип его произведения, образуемого цепью достаточно автономных эпизодов (глав). Его задача скорее в воссоздании собирательного образа народа, квинтэссенцию свойств которого представляет, по авторскому замыслу, Уленшпигель, «дух Фландрии», в соответствии со своей символической функцией наделенный писателем, как и Неле, бессмертием и вечной молодостью, «ибо любовь и дух Фландрии не стареют».

Де Костер подчеркивал народное происхождение образа Тиля. В примечании к «Предисловию Совы» в первых изданиях «Легенды» указано, что двадцать глав ее первой книги заимствованы из фламандской народной книги об Уленшпигеле. В этих главах Тиль близок типично фольклорному персонажу — трикстеру (обманщику) с его обязательными качествами: смекалкой, ловкостью, находчивостью, неистощимостью в озорных проделках. Социальные мотивы больше проявляются в собственно авторских главах «Легенды», показывающих угнетателей народа Фландрии и сам этот свободолюбивый народ, не склоняющийся перед деспотизмом. В первой книге эти важнейшие для де Костера черты народа олицетворяет в большей степени Клаас, чем сам Тиль, и только после мученической гибели Клааса (конец первой книги) Уленшпигель проникается сознанием своей миссии — «спасти землю Фландрии».

Уленшпигель с самого начала заявлен автором как герой исключительный, романтический, и в то же время он наделен чертами героя народного эпоса. Об исключительности Тиля говорит при его рождении «добрая колдунья» Катлина, предрекающая, что он «будет вечно молод, никогда не умрет и будет странствовать по свету, нигде не оседая. Он будет крестьянином, дворянином, живописцем, ваятелем — всем вместе. И так он пойдет по свету, восхваляя все прекрасное и доброе и смеясь над глупостью во всю глотку». Кстати, странствия героя, вокруг которых композиционно организуется «Легенда», — черта, присущая не только пикареске, часто упоминаемой исследователями творчества де Костера, но и произведениям романтизма. С литературой романтизма явно связан и мотив странствий Уленшпигеля в поисках идеала (счастья и справедливости) во второй и последующих книгах «Легенды». Если в первой книге его скитания имеют реалистическую мотивировку (изгнание на три года из родных мест за непочтение к церкви), то далее Тиль отправляется по совету духов природы, которых он просит спасти его родину, на поиски таинственных Семерых. В этих поисках Уленшпигель становится активным участником Нидерландской революции, в которой он действует у де Костера наряду с историческими персонажами — принцем Оранским и др. В финале «Легенды» Уленшпигель, утрачивая черты реалистической достоверности, выступает в своей символической функции бессмертного народного духа, что подчеркивается заключительной сценой «Легенды», когда Тиль восстает из могилы, в которой его поторопились схоронить притеснители народа, бургомистр и кюре.

По своим художественным особенностям произведение де Костера представляет своеобразный синтез плутовского романа, фольклорно — эпического и романтического повествования. В то же время оно вполне оправдывает жанровое определение, которое дал ему автор, — «Легенда», оставаясь, несмотря на реалистическое мастерство писателя в конкретных зарисовках, произведением романтическим по общей концепции (поляризации Добра и Зла), по особенностям изображения героя, по жанровым и стилевым признакам. К последним можно отнести, в частности, широкое использование повторов, усиливающих эмоциональный накал повествования. «Пепел Клааса стучит в мое сердце», — повторяет Тиль при виде неисчислимых бедствий родной земли; «А наследство получил король» — эти слова неизменно заключают сцены мученической гибели «еретиков». Характерен для романтической традиции (прежде всего немецкой) и мистически окрашенный пантеизм де Костера, проявляющийся в сценах пребывания Неле и Тиля в мире сверхъестественных сил, и аллегорическое начало, связанное с темой Семерых — семи пороков, преображающихся в последней из этих сцен в семь добродетелей, что должно иллюстрировать, по всей очевидности, исправление недостатков человеческой природы в грядущем царстве социальной справедливости.

В аллегорической картине преображения Семерых, как и в других местах «Легенды», де Костер выражает надежду на воссоединение голландских и бельгийских территорий, в котором он видит залог силы и независимости своей родины. Однако писатель постоянно провозглашал необходимость сплочения в едином бельгийском отечестве фламандцев и валлонов — например, в сборнике «Брабантские рассказы» (1862). И в «Легенде» неоднократно говорится о «бельгийской родине», об участии валлонов в освободительном движении на фламандской земле. Само бессмертное произведение Шарля де Костера, не только проникнутое идеей единства страны, но и представляющее конкретное воплощение этой идеи, специфический «бельгийский синтез» в сфере искусства, остается свидетельством реальности феномена единой бельгийской художественной культуры, создание которой осмыслялось как основная задача писателями Бельгии в середине и второй половине XIX в.