Георгий Бердников - Том 7. Литература второй половины XIX в.

Анализ художественной ткани «Что делать?» убеждает в том, что автор этого «романа — эксперимента» внес структурные изменения в традиционные жанры любовно — психологической повести и семейно — бытового романа с любовной коллизией в центре. Перспективность этого жанра вполне осознается в свете литературного развития в XX в.

Поэтика романа, место, которое в нем занимают сны главной героини, в которых возникают картины будущего, во многом определяются специфическими особенностями утопии как литературного жанра. Чернышевский внес свою лепту в развитие этого жанра, традиции которого в мировой литературе уходят своими корнями в глубь веков. Таким образом, в прозе писателя явственны признаки различных типов романного повествования, чей синтез позволяет говорить о новом жанровом образовании, функционирующем по своим эстетическим законам.

Эта тенденция характерна для эпохи 60‑х годов. Именно в это время, по точному наблюдению исследователя поэтики русского реализма Г. Фридлендера, роман «как никогда, становится… явлением не только искусства, но и философии, морали, отражением всей совокупности духовных интересов общества. Философия, история, политика, текущие интересы дня свободно входят в роман, не растворяясь без остатка в фабуле».

Сказанное верно для творчества гигантов русского критического реализма — Тургенева, Достоевского, Толстого, для таких писателей, как Лесков и Писемский. Отчетливо эта особенность классического русского романа проявилась в романистике Чернышевского.

Русская демократическая литература 60‑х годов, в частности ее наиболее радикальное крыло, которое примыкало к журналу «Современник» и «Русское слово», явилась органической частью русской художественной литературы той эпохи. Идейно — эстетическое противостояние и непримиримое мировоззренческое противоречие между отдельными направлениями в литературе отнюдь не исключают известной типологической общности. Рисуя дальнейшие судьбы «новых людей» в изменившейся социально — политической обстановке 70–80‑х годов, наследники Чернышевского, среди которых были и беспомощные эпигоны, не всегда оказывались способными творчески усвоить и развить принципы новаторской поэтики «Что делать?» и «Пролога». Началось сползание к натуралистическому бытописательству, в идейном плане связанному с теорией «малых дел». Тем не менее опыт шестидесятников продолжал оставаться ориентиром для последующих поколений литераторов, связавших свою судьбу с народно — освободительным движением. В лучших, наиболее значительных в идейно — художественном отношении произведениях революционного народничества, в творчестве первых пролетарских писателей жил пафос романов Чернышевского.

Идеал общественной комедии и современного театра формировался в сознании людей 40‑х годов под впечатлением драматургии Гоголя и его критических выступлений. Повествовательная проза автора «Ревизора» также создавала предпосылки для нового отношения к драме и комедии, для нового понимания смешного и трагического в жизни.

Интерес к личности простого человека, к социально — типичным коллизиям его жизни, выявление трагизма и комизма обыденных ситуаций, внимание к самосознанию такого героя было воспринято молодыми писателями — реалистами нового поколения как завет Гоголя, развито ими, дополнено новым осмыслением пушкинской прозы (Достоевский). Все это повело к развитию повествования в сказовой форме — герой от своего лица, соответственно своим понятиям и представлениям рассказывает о своих горестях и радостях. Повествование от первого лица освещалось многообразными «преломлениями света», бросаемыми на картину авторским юмором, игрой сближений и «отстранений» писателя и героя, сочетания иронии и лиризма. Эти особенности сказовой формы, получившие распространение в литературе 40‑х годов, делали для авторов повестей о «маленьком человеке» соблазнительно близким путь творчества в драматургическом роде. Герой, «эмансипированный» от автора, выражающий свои мысли по — своему — языком, присущим своей среде, — был уже почти драматизирован, приближен к персонажу пьесы, действующему и говорящему как бы независимо от автора.

Для молодых писателей, внимание которых было привлечено к проблемам театра и драматургии, открывалась возможность плавного перехода из одного рода литературного творчества в другой. По этому пути пошел Тургенев. Он обратился к жанру драматургии в годы, когда его мировоззрение сложилось и он, по собственному выражению, дал «аннибалову клятву» «никогда не примиряться» с крепостным правом. Крепостное право было для Тургенева сложным многозначным понятием, вмещающим представление о широком круге явлений современного социального быта, о психологических последствиях крепостничества: интриганстве помещиков — потомков Простаковых и Скотининых из «Недоросля» Фонвизина («Завтрак у предводителя», 1849), о тиранстве, неразлучном с традициями рабства, о самоуправстве и злоупотреблениях чиновников (драма, которую автор квалифицирует как комедию, «Нахлебник», 1848), о нравах обывателей, угнетенных мелкими расчетами, чинопочитанием (бытовая драматическая комедия «Холостяк», 1849), о духовном гнете, который накладывает отпечаток на богато одаренные натуры, сковывая их, сообщая характер барского произвола самым тонким чувствам и отношениям в дворянских гнездах (психологическая драма, которая тоже определена как комедия, «Месяц в деревне», 1850). Доброта и величие души простых «бедных людей» в «Нахлебнике» и «Холостяке» противопоставлены холодной расчетливости носителей чиновничьего и помещичьего образа мыслей.

Драматизм и комизм пьес Тургенева основан на действии, выявляющем этический и социальный смысл привычных, типовых ситуаций, которые на первый взгляд кажутся инертными, лишенными остроты. Случайное, незначительное событие, а то и обычный эпизод вяло текущего потока жизни пробуждает дремлющие в нем динамические силы. Нарастающий процесс действия завершается своего рода взрывом, который срывает маски с героев и их взаимоотношений, обнаруживая скрытую под видимостью суть характеров и положений. В отличие от Гоголя, которого тяготила «мелочность» характеров современных героев и незначительность, будничность их конфликтов, Тургенев остро ощущал трагизм мелких поступков, внешне незначительных происшествий, влекущих за собою тяжелые последствия. В ежедневном быту он находил аналоги высоких трагических коллизий, канонизированных традицией мирового театра (узнавание знатной особой отца в презираемом бедняке — «Нахлебник»; трагическая страсть замужней женщины к молодому человеку и ее соперничество с юной девушкой — «Месяц в деревне», основная ситуация этой пьесы в какой — то мере сходна с сюжетом «Федры» Расина). В произведениях Тургенева соотношение идеального и реального начал иное, чем в драматургии Гоголя: сатирический элемент в них зачастую отступает перед лирическим, идеальным. Пьесы Тургенева, проникнутые тонким психологическим драматизмом, адресованы литературно образованному зрителю, способному понять намек, иронию, разобраться в тайных или скрываемых чувствах героев. Он создал свою, ни на что не похожую драматургию, которая, будучи оттеснена на второй план производившей огромное впечатление творческой мощью и оригинальностью драматургией Островского, сохранила значение для последующих поколений. В частности, опыт Тургенева нашел свой отклик в пьесах Чехова.