Георгий Бердников - Том 7. Литература второй половины XIX в.

Придя, не без влияния Касгрена, окружившего писательницу пристальным и благожелательным вниманием, к выводу, что как жанр «роман вызывает моральное беспокойство», Л. Конан в 90—900‑е годы обращается, вслед за многими другими авторами и вслед за своей героиней, к исторической теме. Она пишет такие романы, как «На труд и испытание» (1891), «Забытая» (1902), где превозносятся образы отцов — основателей французской Канады, но где вместе с тем, хотя теперь и под сурдинку, слышится все тот же жалобный мотив несчастной любви самой Фелиситэ Анжер, единственный живой мотив ее позднейших нравоучительных и выспренних творений. Как бы сложилась судьба Л. Конан, не попади она под влияние аббата Касгрена? Стала бы она автором поистине выдающихся книг, или же единственный источник ее творчества — несчастная любовь, и только раз, в «Анжелине де Монбрен» он смог насытить роман живительной влагой подлинного чувства? Такие вопросы задаются современной критикой, и они сами по себе являются свидетельством того, что франко — канадская литература прошлого века, несмотря на значимость ее патриотического направления, в известной мере осталась литературой упущенных возможностей, ненаписанных книг.

Победоносная Война за независимость, завершившаяся в конце 20‑х годов XIX в., была могучей обновительной силой; подобно вихрю, она пронеслась над землями Америки, разорвав цепи ее колониальной зависимости. Однако война не смогла подорвать укоренившиеся основы колониального общества. Обретенная государственная независимость была лишь первым этапом на пути к освобождению во всех иных сферах — экономической, социальной, идеологической. Только через несколько десятилетий начала спадать волна внутренних гражданских междоусобиц, которая разоряла едва родившиеся самостоятельные республики.

Развитие национальных литератур Латинской Америки тесно связано с движением общественной мысли. В роли идеологов и мыслителей выступали прежде всего писатели. С 1810 г. и вплоть до 1890 г. каждый выдающийся креол представал в трех ипостасях: как государственный деятель, как интеллектуал и как литератор, — писал П. Энрикес Уренья. — И именно этим многогранным людям принадлежит большая часть наших лучших произведений». Писателем, мыслителем, государственным деятелем был аргентинец Доминго Фаустино Сармьенто (1811–1888), творчество которого открывает историю латиноамериканской литературы второй половины XIX в. А завершает этот период кубинец Хосе Марти, поэт и революционер.

Еще в эпоху антииспанской освободительной войны, а также в дальнейшем существенным моментом в идеологии независимости было утверждение историко — культурной самобытности народов Нового Света. Идея «американизма» включала утверждение не только политического, духовного самоопределения бывших колоний, но и особенности того мира, который вырос из этнокультурного синтеза.

В то же время завоевание независимости положило начало приобщению народов иберийских колоний к мировому историческому процессу.

Молодые нации, продолжая традицию, уже сформировавшуюся в начале XIX в., опирались и в рассматриваемый период на завоевание общественной и художественной мысли передовых стран Европы, прежде всего Франции, Англии. На протяжении всего XIX в. так называемый европеизм был исторически необходимой опорой американизма, орудием национального самосознания. В связи с событиями французской революции 1848 г. выдающийся поэт и мыслитель Аргентины Эстебан Эччевериа писал: «Что касается нас, американцев, то мы не можем и не желаем рассматривать это великое событие иначе, как с американской точки зрения, то есть в связи с тем влиянием, которое оно рано или поздно неизбежно окажет на общественную жизнь и исторические судьбы Южной Америки». И он же предлагает своеобразную формулу единства американского и европейского начала в становлении культуры молодых республик: «Стиль нашей интеллектуальной жизни будет одновременно национальным и общечеловеческим». А через полстолетия Хосе Марти подчеркивал: «Быть знакомым со всеми течениями — это лучшее средство не быть зависимым ни от одного из них».

Вплоть до конца XIX в. идея американизма развивалась на основе позитивистской философии. Став «первым моментом самопознания, поиском самих себя» (Х. Абепьян), эта философия противостояла традициям схоластики и метафизики, доставшимся в наследство от прошлого. Однако, когда на основе философии позитивизма возникли социал — дарвинистские принципы рассмотрения общественных проблем, тут же проявились ее внутренние противоречия. Под влиянием трудов европейских этнологов — расистов в Латинской Америке зародились пессимистические концепции о врожденной неспособности народов этой части земли к прогрессу.

Исчерпавший себя эпигонский позитивизм вызвал реакцию нового поколения. От его имени выступил Хосе Марти, обрушившийся на тех, кто подвергал сомнению способность народов Нового Света на собственный путь развития, их самобытный вклад в мировую культуру.

В кругу идей американизма развивалась и литература, общей и властной тенденцией которой был поиск и утверждение ценностей своей национальности. К середине века эта тенденция, зародившаяся еще в русле романтизма, становится эстетической программой, получившей название «литературного американизма» или «литературного национализма».

Романтизм был для Латинской Америки чем — то большим, нежели собственно литературный феномен. Идеи романтизма воспринимались прежде всего в их общественной функции, в их слиянности с чувством патриотизма. Соответственно этому отбирались и те европейские художественные образы, которые удовлетворяли этим потребностям. В них заимствовались форма, образные средства, но воспринятое включалось в собственный контекст и потому приобретало своеобразную окраску.

Наиболее эмоционально воздействующим элементом действительности Нового Света была природа, грандиозность и мощь которой пробуждали сознание своей исключительности и величия. Этому чувству соответствовало романтическое мироощущение, которым и окрашивалась картина первозданной природы. И те писатели, кто вдохновлялся красотой и тайной природы, обращались к европейскому мастеру, давшему образец изображения природы Нового Света, — Шатобриану. Однако религиозная философия Шатобриана оказывалась в сущности вне фокуса мироощущения писателей Латинской Америки; для них бегство от цивилизации не было ни актуальным, ни желанным. У Шатобриана они учились рисовать свой собственный реальный мир, который для французского писателя был лишь далекой экзотикой.