Олег Будницкий - «Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг.

О Вас мы знаем и из Ваших собственных писем, и из других. Мне писал и Элькин: мы с ним в постоянной переписке. Знаем о несчастном случае с Марьей Алексеевной, и очень нам ее жаль. Мы тем более сочувствуем, что моя жена здесь четыре года тому назад сломала ребро, а четыре месяца тому назад левую щиколодку [так!], и мы тоже пережили много тяжелого. Пожалуйста, передайте Марье Алексеевне мой самый сердечный привет и лучшие пожелания, к которым присоединяется Татьяна Марковна.

Увидимся ли мы в близком будущем? Очевидно, это зависит именно от нашей визы: ведь Вы сюда не собираетесь? (а следовало бы Вам приехать на месяц-другой). Примите сердечный дружеский привет, желаю Вам больше всего здоровья, крепости и бодрости, — того, чего у меня нет. Извините, ради Бога, что утруждаю. Кланяюсь общим приятелям.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-12.

В.А. Маклаков — Б.И. Элькину, 15 мая 1945

Париж, 15 Мая 1945 г.

Дорогой Борис Исаакович,

Сегодня получил Ваше письмо от 9 Апреля. Эта медлительность положительно недостойна цивилизованных государств и отбивает охоту переписываться.

После Вашего письма Фальковский {227}ходил в мэрию. Прилагаю копию его письма ко мне. Я по-прежнему думаю, что хозяин Ваш остался типичным французом, который не гнушается грошовыми выгодами и хочет взыскивать с Вас за квартиру и создать для этого аргумент в свою пользу. А пока Ваши вещи будет держать как залог, да еще взыскивать с Вас за хранение {228}.

Мне очень интересны и ценны Ваши сведения об Америке; они совпадают с моими; мне писал и Коновалов, и Николаевский. Алданов молчит. О статье Полякова {229}слышал, но ее не читал и мне интересно Ваше изложение ее. Но как мог Поляков судить о моей речи? Или она туда дошла? Ведь и Вы ее не читали. В статье Кобецкого все было гнусно искажено и так, что меня самого от моей речи стошнило. Я знаю, что туда собирались послать краткое изложение речей, но не знаю, что послали. Очевидно, кто-то ее сохранил и раздает.

С Поляковской аргументацией я совершенно согласен {230}. Это — главное. Мы понимали и чувствовали, что «советская власть» нас спасает, что ее крушение — наша гибель. И заранее были готовы все ей простить, если она устоит. После этого мы не могли смотреть на нее по-прежнему. Но это эмоциональное соображение не все. Поляков не видал другого. Он не переживал с нами поведения наших русских германофилов, холопства перед Гитлером и Германией, антисемитских воплей, которых мы в старой России не слыхивали, и все это во имя непризнания «советской власти». Быть с ними в этот момент, говорить с ними на одном языке и ругать Советы, даже за то, что в них можно ругать, было бы то же, что во время «погрома» разбирать подлинные недостатки евреев. Мы могли говорить и думать, как ни гнусны большевики, немцы много хуже. И такие переживания обязывают.

Но про дома суа {231}скажу и последнее. Я присяжный защитник «эмиграции». Эта моя миссия не была еще окончена. И я видел ясно, что после всего того, что наши германофилы здесь делали, после негодования, которое они во всех возбудили, рассчитывать на льготы и преимущества, на конвенцию и т. п. потому, что мы «враги советов», было бессмысленно. Если отдельные лица вроде Нольде {232}или Деникина {233}могли жить старыми капиталами, то рядовая эмиграция должна была тон свой изменить. И я считал своим долгом использовать для нее этот момент, сделать так, чтобы она могла этим изменением только себя не унизить.

И последнее. Кроме нас в Париже есть «патриоты» {234}. Одинец, который принялся, как лакей, переменивший господ, славословить советскую власть «безоговорочно» и с «раболепством». И все, кто не стоял на непримиримой позиции, шли к ним и с ними. Надо было показать, что это не необходимо, что можно было не быть ни «Хлестаковым», который якобы «борется», ни «ренегатом», который плюет в прежних богов.

Вот все, что было ясно. Наши друзья, уехавшие в Америку, это не испытывали и это их счастье. Но что они нас «осуждают» не понимая в чем дело, им чести не делает и, право, мне на них [так!] обидно. Не думали же они, что мы подкуплены или испугались. И мои дружеские чувства к ним очень уменьшились.

Теперь вот что. Я послал протокол Саблину {235}4-го Мая. Просил его из рук не выпускать. Это к Вам не относится. Однако ж Вам даю на одинаковых условиях — не давать никому другому. Здесь был Новицкий {236}и я дал ему прочесть у себя. Других не знаю и не даю. Но Вы его прочтите.

Журнал здесь выйдет 17 Мая {237}; у меня была статья, но она не пойдет в 1-ый номер, а во второй {238}. От этой статьи падают в обморок и справа и слева, но считаю ее правильной и не отрекаюсь. Советы будут недовольны, но я ими тоже.

О втором свидании с Богомоловым 9 Апреля я Вам послал самому [так!]. Главное я Вам изложил. Саблину писал о том же 4 Мая. Чего Вы еще хотите? Для курьеза посылаю копию протокола об одном заседании, бывшем на [слово нрзб.]; но я не ручаюсь за точность и потому не распространяйте.

Ваш Маклаков

Машинопись. Подлинник.

Bodleian. MS. Russian d. 4. Elkin. Л. 24–25.

В.А. Маклаков — М.А. Алданову, 25 мая 1945

Париж, 25 Мая 1945 г.

Дорогой Марк Александрович,

Начну с дела, а о политике после. Я получил две книжки «Нового Журнала», седьмую и восьмую; не в разрезанном виде, значит не те экземпляры, которые Вы послали. Кажется, их привез Андерсон {239}; еще я получил, не знаю от кого, один номер «За Свободу» {240}и один «Социалистический Вестник» {241}. Это очень мало, чтобы понимать Ваши настроения; но это уже я захватываю политику.

Теперь главное дело — Ваш приезд. Я очень охотно сделаю все, что нужно, и надеюсь, что смогу Вам помочь. Но необходимо, чтобы Вы сами об этом просили через местного французского консула. Пока Ваше прошение, посланное через него, сюда не пришло, я просить не могу; мне ответят, что такой просьбы еще не получали. Конечно, все это страшно замедляет дело при быстроте почты; Ваше письмо от 18 апреля я получил 24 Мая. Может быть, это можно ускорить посылкой через вализу, т. е. с едущим сюда человеком, который, может быть, полетит. Этого я не знаю. Но знаю твердо, что только когда просьба придет, мне будет смысл идти в Министерство. Поэтому надо, чтобы, когда просьба пойдет, Вы немедленно меня об этом уведомили; лучше, если смогли бы указать № бумаги, число отправки и т. д. Просьбы поступают в Министерство Иностранных Дел; если оно будет согласно, оно еще запросит Министерство Внутренних Дел; у меня там тоже есть ход. Но начните пока так, как я Вам говорю.

Конечно, Палевский, если он по-прежнему у Голля, может все это ускорить и, может быть, сделает без той процедуры, которую я указываю. Но я и в этом не уверен, зная рутину всех администраций, — а эту рутину сейчас соблюдают гораздо больше, чем раньше. И могу Вас уверить, что когда запрос придет, все сведения о Вас я сумею достать и представить им дело в надлежащем, благоприятном виде. Но это здесь необходимо, чтобы они стали разговаривать.