Георгий Бердников - Том 3. Литература эпохи Возрождения: XIV — первой четверти XVII вв.

Особо следует отметить воздействие на Кохановского народной поэзии. Ее знали, конечно, и до Кохановского, но он первый по-настоящему к ней прислушался, отбирая художественно ценное. Несмотря на некоторую стилизацию, его «Песнь на Ивана Купалу», написанная легкими хореическими стихами, свидетельствует о любви к польской деревне, которую Ян из Чернолесья так близко знал. Из стихов «Песни на Ивана Купалу» родилась польская идиллия, приняв у Шимоновича украинское название «селянки» и ставши в XVII–XVIII вв. одним из излюбленных жанров.

В «Песнях…» Кохановского проявилась тенденция польского Возрождения преобразовать древность в родную действительность. Хотя местами Кохановский очень близок к одам Горация, он вводит в свои парафразы Горация современные слова, например прилагательные: янычарские, гданьские, подольские (мёды), венгерские (вина), — заменившие «пьяную горечь Фалерна». То раздвигая, то сужая тематику Горация, Кохановский стремится заменить отжившее новым, понятным и близким его среде. Так, в оде о бессмертии поэта (ср. Гораций, II, 20) Кохановский обещает, что его голос услышит Москва, о нем узнают татары и англичане, испанцы, итальянцы, немцы. Почти не отступая от Горация, создал он в одном из ранних своих опытов шедевр польской поэзии, песню о Нетте-недотроге (ср. у Горация: «Ты бежишь от меня, Хлоя, как юная лань…»). Даже традиционный весенний запев Кохановский превращает в польский пейзаж, в польскую, из глубины души льющуюся песнь.

Польские фрашки (эпиграммы) Яна из Чернолесья своей стилистической отточенностью и лапидарностью могут сравниться лишь с мастерством авторов латинских эпиграмм. С польскими стихотворцами до Рея поэта роднит ритмика, уходящая в глубь народной поэзии, но связанная также с общеевропейским ритмическим строем. Поэты XVI в. не в силах были за ним последовать на вершину Парнаса, кроме Миколая Семпа Шажиньского, Себастиана Клёновича и Шимона Шимоновича.

В бурные для Польши 1570–1575 гг. Кохановский перевел с латыни на польский Псалтирь. Его парафраз — один из наиболее удачных в эпоху Возрождения. Перевод Кохановсквго оказал значительное влияние на украинскую и русскую литературы, а также на венгерскую (Балашши). Музыкальность стиха и разнообразие ритмики и строфики в «Псалтири» Кохановского, яркость и убедительность метафор свидетельствуют, что польская ренессансная поэзия достигла художественной зрелости и самостоятельности. В посвящении переводов Петру Мышковскому поэт говорил, что он взошел на «вершину древних муз», которая еще «не была под польскою стопою».

Последние годы жизни Кохановский редко покидал Чернолесье. Умер он в Люблине 22 августа 1584 г. Перед смертью он успел подготовить к печати для издателя Яна Янушовского, его падуанского товарища, Собрание сочинений в трех книгах. Дополнительно Янушовский в 1590 г. издал «Fragmenta» (из неопубликованных рукописей).

Поэзия последней четверти XVI в. — особый период в истории польского Возрождения. Общекризисные явления этого времени коснулись и Польши. Надежды на мир и общественную гармонию уходили в небытие. В условиях Реформации и Контрреформации перед человеком возникла необходимость самому делать выбор, проверять истинность основных понятий и ценностей, а жизнь не давала материала для однозначного и удовлетворительного решения возникавших вопросов. Колебания же грозили отлучением, а то и мучительной казнью. Мир оказался более сложным, чем он представлялся Яну Кохановскому в годы подъема его творчества.

Кризис Ренессанса сказался и в польской поэзии рассматриваемого времени, хотя, естественно, по-разному. С необыкновенной эмоциональной силой стремления эпохи выразил в своей философски окрашенной лирике М. Семп Шажиньский, показав вместе с тем неодолимые преграды на пути их осуществления. Другой видный поэт, Ш. Шимонович, сочетал изысканную ренессансную форму с интересом к жизни простого народа. В самую высокую поэзию проникают у С. Ф. Клёновича попытки решить сложные вопросы времени в духе народных низов, отдаленно предвещая литературу совизжальскую и рыбалтовскую.

Предварим, однако, дальнейшее замечанием, что в течение всего XVI в. в Польше кипела самая бурная культурная жизнь. Еще в первой его половине в Кракове появились типографы и издатели, сначала немцы, а затем и поляки. Среди них известны Ян Халлер, Флориан Унглер, Иероним Виетор, Лазаж Андрысович и Ян Янушовский, издатель Кохановского. Они широко воспользовались новеллистическим репертуаром Германии и Чехии. Краковские бакалавры переводили для них истории об Александре Великом, кесаре Оттоне, прекрасной Магелоне, волшебнице Мелюзине, Соломоне, Эзопе, Аполлонии Тирском, верной Гризельде.

Из переводов середины XVI в. на польский особого внимания заслуживает книга Лукаша Гурницкого (1527–1603) «Польский дворянин», переработка «Придворного» итальянского писателя Б. Кастильоне. Это произведение, написанное в 1528 г., было переведено на испанский, французский, английский и немецкий языки. Польский перевод был пятым (1566). События, рассказанные Кастильоне, Гурницкий перенес из Урбино в Польшу и наделил участников разговоров польскими именами. Сохранив значительную часть анекдотов и примеров «Придворного», он вставил свои дополнения из польской жизни. Переработанное Гурницким «Зерцало порядочного человека» стало руководством всех стремящихся к благовоспитанности. Выйдя из рамок придворных кругов, «Польский дворянин» постепенно проник в широкие слои польского общества.

Накануне кризиса Возрождения польские писатели стремились создать портреты государственных мужей — образцовых правителей. На эту тему появились трактаты, оригинальные и переводные, о воеводе, сенаторе, дипломате. Отметим латинское сочинение Лаврентия Гослицкого «О лучшем сенаторе», изданное в 1568 г. в Венеции. Собственно польская повествовательная и дидактическая проза продолжала, однако, отставать от публицистической, религиозно-политической и исторической, достигшей в XVI в. необычайного расцвета. После Кромера (1512–1589), произведения которого печатались за границей, во второй половине века появились «романтические» историки, которые были скорее последователями Бельского, чем обстоятельного фактографа Меховского (ок. 1453–1523).

Польские романтики, и среди них сам Мицкевич, были усердными читателями Мацея Стрыйковского (1547–1582), автора объемистого труда «Хроника польская, литовская, жмудьская и всероссийская, коя ранее никогда не была на свете издана», посвященного прошлому восточных областей и порубежных стран. Стрыйковский долго служил в войсках на рубеже Московского царства, путешествовал, посетив Турцию, Грецию и Болгарию. О странствиях Стрыйковского свидетельствуют его польские стихи, в которых упомянуты реки Фракии и Фессалии. Стрыйковский был талантливым рассказчиком. Сведения его о Литве, Московии и Украине пестрят легендарными подробностями. Видимо, книга Александра Гванини «Описание европейской Сарматии», изданная в Венеции в 1583 г., не что иное, как итальянская обработка хроники — «Мореплавания и путешествия Стрыйковского». В обработке Гванини повествование о Литве и Руси Стрыйковского стало широко известно на Западе и оказало влияние на дубровницкого историка славян Мавро Орбини в начале XVII в.