Георгий Бердников - Том 3. Литература эпохи Возрождения: XIV — первой четверти XVII вв.

Из героических песен других народов только греческие довольно постоянно применяют аналогичную утвердительно- или вопросительно-отрицательную антитезу в качестве зачина («Деспо», «Смерть Дьякоса», «Яннис Букавалэс», «Кондояннис»). Но специфика их в том, что антитезой часто исчерпывается содержание песни — весь ее текст:

В ряде греческих песен антитезу встречаем не в «авторском» описании, а в диалоге:

Диалогическая структура антитезы преобладает в албанских эпических песнях («Муйо и Бехури», «Муйо у султана», «Смерть Имера» и др.). Особенность их состоит в том, что чаще всего реальное объяснение происходящего известно слушателю и дано в «авторском» описании перед антитезой. Недоумение, неожиданное предположение звучат лишь в речи персонажа, задающего вопрос, передавая его испуг или тревогу:

В болгарском фольклоре в роли зачина славянская антитеза выступает в балладных песнях («Яна Кукавица», «Мать и сын», «Янычар тоскует по своему роду», «Брат и сестра» и др.). Великолепные ее образцы есть и в юнацком эпосе. Но здесь антитеза появляется не в самом начале и имеет вид диалога:

Специфичны случаи, когда диалог, составляющий антитезу, происходит между юнаком и лесом, например в песне «Марко освобождает три вереницы рабов» (ответ леса: «Не огонь пожег меня пожаром! // Проходили тут три вереницы, // Скованных рабов три вереницы». Перевод С. Городецкого), либо между юнаком и его говорящим конем, как в песне о Филиппе Маджарине.

В стилистике молдавского и валашского эпоса антитеза, основанная на отрицательном параллелизме, занимает менее значительное место (чаще она встречается в колядах). Единичный пример ее употребления в зачине — вступление в песню о богатыре и змее.

Более характерны случаи, когда антитеза принимает вид диалога («Юный Роман», «Груя и дочь кади», «Груя на пахоте»). Валашский пример:

В венгерской поэзии можно сослаться на диалог в балладе «Молнар Анна». Аналогичная структура здесь дана в обратном порядке: реально происходящее отрицается, а предлагается мнимое объяснение:

Очевидно специфическое оформление и своеобразное художественное звучание эпической антитезы в каждом национальном тексте, при совпадении метафорической фигуративности уподоблений. Фигуративному принципу исторически предшествовал иной тип эпического изображения, когда способность вызывать «потрясения природы» мыслилась неотъемлемым свойством эпических персонажей», непременным эффектом их появления, боя между ними и т. д. Таковы были их атрибуты (например, в героико-архаическом эпосе якутов, эвенков и других народов Сибири молнии, гром и буря — постоянные «спутники» богатырей и их противников).

В песенном стихосложении проявляется хореическая тенденция. В эпосе разных народов имеются аналогичные формы стиха: древний пятнадцати- или шестнадцатисложник («бугарштица», византийский «политический стих») и особенно десятисложник (он характерен для южнославянского и отчасти албанского и новогреческого эпического фольклора). Однако эти формы получают различное конкретное воплощение и внутреннее акцентное деление, по-разному сочетаются с более краткими стихами. Последние распространены в албанском эпосе (где стих, за исключением северного ареала, восьмисложный), а в виде восьми- и шестисложников (сокращаемых до семи- и пятисложников) господствуют в эпосе восточнороманском.

Все имеющиеся свидетельства, начиная с самых ранних и кончая наблюдениями XIX–XX вв., показывают, что эпос создавали и хранили народные певцы-музыканты (гусляры, лэутары, лахутары), а также непрофессиональные исполнители. Они донесли до нашего времени живое искусство эпического исполнения, воспроизводящего и варьирующего унаследованную традицию. Теория аристократического происхождения опровергается не только содержанием эпоса, но и творческим характером воссоздания его певцами, его традиционной поэтикой и стилистикой.

Вплоть до возникновения новых литератур многообразные эпические произведения представляли наиболее значительную форму поэтического творчества у народов Юго-Восточной Европы. Они сыграли большую роль в становлении и в дальнейшем развитии национальных литератур всего этого региона.

Крушение византийской государственности в 1453 г., предшествовавшая и сопутствовавшая ему массовая эмиграция последних носителей византийской культуры в страны Западной Европы и отчасти в славянские земли, ужасы турецкого завоевания и установление владычества османских султанов, тяжким бременем легшего на греков, — все это означало конец тысячелетнего цикла, в продолжение которого судьбы литературы на греческом языке были связаны с судьбами империи со столицей в Константинополе. Отныне греческая литература должна была развиваться в иных, суровых условиях.

Происшедшей катастрофой были менее всего задеты две зоны словесного искусства, по своей природе наиболее безымянные и внеличные: во-первых, фольклор и полуфольклорная низовая литература; во-вторых, церковно-монашеская письменность, непосредственно связанная с нуждами культа и «назидания».