Георгий Бердников - Том 2. Средневековая литература III–XIII вв.

Главными предметами вагантской поэзии были любовь и сатира. Обе эти темы были восприняты ею из «высокой» литературы: первая — из овидианской лирики, вторая — из моралистической дидактики. Многие любовные стихотворения вагантов, если их переложить из песенных ритмов в классические дистихи, окажутся подражаниями овидиевским мотивам, — даже знаменитый дебат «Филлида и Флора» о том, клирик или рыцарь более достоин любви, восходит к жалобам Овидия на красавицу, предпочитающую поэту воина, и многие обличительно-сатирические стихотворения, переложенные в прозу, окажутся вариациями обычной проповеди против падения нравов. Однако обе эти традиционные темы, переходя в вагантскую лирику, ощутимо видоизменяются. Главные факторы этой перемены — язык и стих: язык вагантов свободен от всякой заботы о классическом стиле и лучше всего дает представление о той живой средневековой латыни, которая в других жанрах лишь с трудом достигала бумаги: а их стих — не книжный метрический, а общедоступный ритмический, складывающийся порой в сложные строфы, подсказанные напевами народных песен. Но своеобразие вагантской лирики этим не ограничивается.

Любовная лирика вагантов усваивает от народной лирики не только форму, но и содержание: мотивы и композицию. На фоне ученой латинской поэзии XII–XIII вв. это единственный жанр, открыто сближающийся с народной новоязычной поэзией и черпающий в ней свежесть и жизненность. Заставки вагантских любовных песен восходят к народным веснянкам: уход зимы, приход весны, пробуждение природы и любви, цветы, аромат, птичье пение, древесная сень, ветерок, ручей. Далее следует описание всевластности и мучительности любви, описание внешности красавицы, описание борьбы и овладения. В подобных вагантских песнях, особенно в описании любви и красавицы, многочисленны переклички с поэзией трубадуров. Однако героиня у вагантов — обычно не замужняя дама, как у трубадуров, а молоденькая девушка, часто крестьянка-пастушка; свидание с нею на фоне цветущей природы описывается по схеме рождающегося пасторального жанра, одним из корней которого было народное творчество, а другим — как известно — античная эклога. Различен и самый характер любви: культ платонического служения, все усиливающийся в поэзии трубадуров, здесь почти отсутствует, любовь ваганта чувственнее, и эмоциональная окраска ее мажорнее. Общим учителем любви и для клирика, и для мирянина был Овидий; но в рыцарской среде социальные условия выдвинули на первый план овидиевский мотив служения даме и стушевали мотив обладания, в клерикальной же среде, наоборот, тема служения быстро оттекала из любовной поэзии в религиозную (в гимны Богоматери прежде всего), а тема обладания густым чувственным осадком осела в лирике вагантов. Конечно, здесь особенно важно помнить о литературной условности этой вагантской эротики: можно с уверенностью считать, что поэты-клирики пишут здесь не столько о том, что они пережили, сколько о том, что хотели бы пережить. Но художественным достоинствам стихов это нимало не мешает. Сатирическая лирика вагантов замечательна очень узким направлением и очень мощным напряжением своих обличительных филиппик. Это объясняется социальным положением вагантов: обделенные местом в обществе, они обрушиваются, во-первых, на тех, кто распоряжается такими местами, а во-вторых, на тех, кто соперничает с ними за эти места, — на прелатов и монахов. Монахи обличаются в пустосвятстве и невежестве: ваганты твердо считают, что церковные должности должны даваться не за аскетизм, а за ученые знания, и оплакивают небрежение ученостью в самом трагическом тоне. Прелаты обличаются исключительно во взяточничестве и кумовстве, которым они руководствуются при раздаче мест; чем выше инстанция, тем сильнее это зло, так что, доходя до папской курии, ваганты живописуют ее алчность уже совершенно апокалиптическими красками:

Обличительные стихи вагантов против Рима переписывались по всей Европе и вспоминались даже в эпоху Реформации. И все-таки вагантская сатира была не критикой, а самокритикой духовного сословия. Бичуя нравы духовенства, вагант не перестает ощущать себя частицей этого духовенства, ибо только оно хранит драгоценную латинскую культуру. Ко всем остальным сословиям вагант относится свысока. Рыцарей он осуждает как грубых невежд: и дебат Флоры и Филлиды, и аналогичный дебат «Ремирмонский собор» заканчиваются приговором, что клирик достойнее любви, чем рыцарь. Крестьян он ненавидит откровенной классовой ненавистью: «Господи, ты, который посеял великую рознь между клириками и мужиками, дай нам жить трудами рук их и услаждаться женами их и дочерьми их и смертью их», — говорится в «игрецкой мессе». Наконец, горожан он совсем не замечает: хоть жизнь школяров протекала в епископских городах, и дух их поэзии во многом перекликается с духом нарождающейся городской литературы, никаких отголосков городской жизни в этой поэзии нет. Трагизм вагантской идеологии в том, что вагант, хоть и нищий, чувствует себя аристократом духа и ищет только просвещенных ценителей; он много горьких слов может сказать своему сословию, но принадлежит этому сословию плотью и кровью. Это определило недолговечность вагантской поэзии: она не пережила клерикально-рыцарского периода европейской культуры. Возрождению она не понадобилась.

XII век заполнен творчеством зачинателей вагантской поэзии, XIII век — деятельностью безымянных эпигонов, а к XIV в. эта латинская лирика полностью сходит со сцены. Кризис перепроизводства ученых клириков рассосался сам собой, интересы ученого сословия переключились с овидианства на схоластику и мистику, по дорогам вместо бродячих школяров потянулись бродячие монахи-проповедники. А художественный опыт, накопленный латинской лирикой вагантов, перешел к рыцарской лирике на новых языках, располагавшей несравненно более широкой аудиторией. В популярной вагантской поэме-дебате о том, кто достойнее любви — клирик или рыцарь, Флора говорит Филлиде:

Поэзия трубадуров родилась одновременно с поэзией вагантов и жила с нею в сложном взаимовлиянии; поэзия северофранцузских труверов, по существу, была тоже творчеством клириков-латинистов, но переключившихся на обслуживание новоязычной рыцарской публики; поэзия немецких миннезингеров в сильнейшей степени опиралась на чувственную лирику вагантов в своей эволюции от изысканно-придворного к грубовато-сельскому стилю. Так прошла через латинскую школу и эта отрасль новоевропейской литературы, которой предстояла такая великая будущность в эпоху Возрождения и в Новое время.