Ричард Пайпс - Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Кроме того, Воронцов утверждал, что, даже и находясь в более благоприятных условиях, капиталистическая индустрия не смогла бы существенно облегчить трудности российских аграриев, абсорбировав безземельное крестьянство: благодаря совершенствованию технологий, современная промышленность получила возможность повышать продуктивность, не увеличивая количество наемных рабочих.

Итак, промышленный капитализм в России представлял из себя искусственное растение, выросшее в тепличном климате льготных тарифов, правительственных субсидий и военных поставок. В российских условиях это означало не повышение производительности и увеличение занятости, а интенсификацию эксплуатации.

Не лучше выглядели перспективы капитализма и в сельском хозяйстве. Статистика фиксировала постепенное сокращение входящих в капиталистический сектор земельных угодий и переход их в руки крестьян. Мощная конкуренция со стороны Америки, на которой лежит большая доля ответственности за эту ситуацию, в конечном счете должна была привести к вытеснению с мировых рынков российского зерна и нанести coup de grâce тому, что еще оставалось от частного сектора российского сельского хозяйства.

Казалось бы, в этой ситуации государство должно было сделать правильные выводы из создавшегося положения: надо отказаться от неблагоразумного и бесполезного финансирования капиталистического сектора и бросить все ресурсы на развитие народного производства. А те отрасли промышленности, которые требуют большого капиталовложения и централизованного управления и по этой причине не могут быть отданы мелкому собственнику — например, транспорт, горнодобывающая промышленность, машиностроение, — следует национализировать. Эта мера не предусматривала непосредственной экспроприации: лишенные государственной поддержки и предоставленные самим себе предприниматели, работающие в этих отраслях, довольно скоро естественным путем перешли бы на положение банкротов. Прочие производства, включая те, которые выпускают потребительскую продукцию, следует передать малым предприятиям, организованным по артельному принципу, согласно которому рабочие коллективы владеют средствами производства и напрямую связываются с покупателем. Такая переориентация национальной экономической политики, согласно Воронцову, должна была создать новую модель экономики, сочетающую преимущества эффективного производства с требованиями социальной справедливости. В сельском хозяйстве правительству следовало бы любыми возможными путями помогать малому производителю, заботясь о том, чтобы община сохранила свою сплоченность и вся земля, ускользающая из рук капиталистических собственников, попадала бы непосредственно в руки земледельцев, минуя посредников в виде кулаков и городских спекулянтов.

Созданная Воронцовым идеальная модель экономики имеет некоторое сходство с моделью экономики, присущей немецкому государственному социализму [74] Это сходство было отмечено Струве в «Му Contacts and Conflicts with Lenin». - The Slavonic and East European RezAew. - Vol. XIII. - № 37. - July 1934. - P. 66–67. , и очень близка к новой экономической политике (НЭП), введенной Лениным в 1921 году. Как известно, в период НЭПа государство контролировало «командные высоты» в экономике, передав сельское хозяйство, производство потребительских товаров и большую часть торговли в руки одиночных или объединившихся в ассоциации мелких предпринимателей. Надо сказать, что при изложении своих теорий Воронцов широко пользуется как идеями марксизма, так и присущим ему языком, а в качестве общей модели капитализма им взята капиталистическая экономика, описанная Марксом на английском примере.

Оценка состояния сельского хозяйства России, сделанная Чупровым и его учениками, равно как и оценка состояния ее промышленности, сделанная Воронцовым, несмотря на некоторые просчеты в отношении крупномасштабного, централизованного производства, ни в коем случае не были утопическими. Если взглянуть на них сквозь призму столетия, то окажется, что они содержат в себе чрезвычайно реалистичный прогноз развития российской экономики. Поскольку, как известно, Россия не пошла но капиталистическому пути, не стала подражать Великобритании, а, пойдя в обход, создала вариант государственного социализма, весьма похожий на тот, о котором говорили радикальные противники капитализма в XIX веке. Именно они оказались гораздо ближе к реальности, чем социал-демократы, обзывавшие их утопистами и настаивавшие на том, что у России нет иного выбора, как идти вслед за Западом.

Сторонники теории особого пути не были волюнтаристами: они ни в коем случае не требовали, чтобы правительство или интеллигенция путем чисто волевого акта направили развитие экономики страны в желаемом ими направлении. Здесь они, скорее, сходились во взглядах с представителями «субъективной» социологии, смотревшими на историю как на результат взаимодействия между объективными реалиями и субъективными устремлениями людей. В этом отношении эти две теории прекрасно дополняли друг друга. Сходным образом смотрели субъективисты и сторонники особого пути и на формирование будущего — как на выбор из нескольких возможностей, среди которых наиболее гуманные являются одновременно наиболее реалистичными.

Роднило их и еще одно обстоятельство: их общий страх перед капитализмом был столь силен, что для того, чтобы прекратить его дальнейшее вторжение, они готовы были на тайный сговор с самодержавием. Михайловский был готов на это из-за того, что, по его мнению, капитализм с его разделением труда духовно разрушает человека; Воронцов — из-за того, что он разрушает российскую экономику При этом Михайловский, ради сохранения социальной справедливости, был готов отказаться от требований политической и гражданской свободы: «Отдавая социальной реформе предпочтение перед политической, мы отказываемся только от усиления наших прав и развития нашей свободы, как орудий гнета народа и дальнейшего греха» , [75] К. Михайловский. Сочинения. — Т. 1. — С. 870–871 . Экономическая программа Воронцова требовала серьезного государственного вмешательства — государство должно было принять на себя управление транспортом, горнодобывающей промышленностью и большей частью тяжелой индустрии. Иными словами, логика взглядов как субъективистов, так и сторонников особого пути, вела к одному и тому же — политическому оппортунизму. Это необходимо помнить, потому что именно здесь во многом кроется причина появления в России в 1890-х годах сильного социал-демократического движения, ратующего за социальное равенство и политическую свободу.