Дороти Гис МакГиган - Габсбурги. Блеск и нищета одной королевской династии

Но в первый раз в истории другой монарх имел преимущественное право перед императором Габсбургом: Наполеон первым вступил в банкетный зал, занял почетное место за столом и не снял шляпу. Франц воскликнул в гневе или находясь под сильным впечатлением: «Это цельная натура!»

Предпоследним спектаклем эпохи Наполеона, исполненным в Вене, была роскошная живая картина в парке Шенбрунн летом 1814 года.

Битва под Лейпцигом была выиграна. Император Франц вернулся в Австрию, как герой: слегка захудалый рыцарь Георгий, который победил корсиканского дракона. Где бы он ни появлялся, его путь был усыпан цветами, флаги развевались и оркестры играли «Боже храни императора Франца». Сам дракон, с подрезанными когтями, был отправлен в изгнание на Эльбу.

Габсбурги снова объединились в замке Шенбрунн: братья, сестры, сыновья, дочери и единственный, весьма удивительный внук.

Старший сын императора Франца, двадцатидвухлетний Фердинанд, был не слишком многообещающим. Целая армия домашних учителей приходила и уходила, пытаясь запихнуть немного знаний в огромную пустую голову. Второй сын, двадцатилетний Франц Карл, хотя и не был эпилептиком и недоразвитым, как наследный принц, все-таки был не особенно умным.

Старшая дочь Франца, Мария Луиза, тоже снова была в Вене. Она все еще носила титул «Императрица Франции» и на ее карете был герб Наполеона.

Весьма резвым напоминанием о ее былой славе был ее маленький сын, которого она родила Наполеону и которому его отец, как наследнику старой Священной Римской империи, присвоил титул: «Король Рима». Вся семья восхищалась красивым, белокурым ребенком, который внешне был типичным Габсбургом, но унаследовал живой дух и властный темперамент Наполеона. Венцы приходили толпами в парк Шенбрунн, чтобы узреть драконово семя. Мальчик все еще говорил только по-французски, кроме одного или двух обычных слов, которым научил его молодой дядя, Франц Карл, чтобы он мог бросить в лицо оскорбительные слова своим домашним учителям, когда они сердились на него, например: «Дерьмо!»

Самой старшей на этой семейной встрече тем летом была прабабушка маленького мальчика — Каролина, бывшая королева Неаполя и Сицилии. Эту последнюю, еще здравствующую дочь Марии Терезии, всегда приветствовали бурными аплодисментами, когда она появлялась в императорской ложе Бургтеатра. Баронесса дю-Монте, которая еще помнила, какой красивой молодой девушкой была Каролина давным-давно, еще до замужества с королем Неаполя, писала о ней: «Как она постарела! Как она согнулась и сгорбилась под ударами горя! Ее голова почти совсем белая, казалось, едва выдерживала вес короны. Она проявляла нежный интерес к юным эрцгерцогиням, своим внукам и к эрцгерцогу Фердинанду, сыну императора. Время от времени, она заставляла его приветствовать зрителей, подталкивала его к балюстраде и поворачивала его направо и налево».

Несмотря на ее ненависть к Наполеону, мужественная старая королева, у которой собственное замужество не было усыпано розами, считала неправильным, что ее внучке пришлось бросить в беде мужа, когда он был разбит и сослан. Каролина посоветовала Марии Луизе спуститься из окна по связанным простыням и бежать переодетой на Эльбу. «Я бы сделала это на ее месте, потому что если ты замужем, то это на всю жизнь».

Каролина называла маленького сына Наполеона «мой милый Месье», играла с ним и приносила ему игрушки и сладости. Однажды вечером, в сентябре 1814 года, Каролина постучала в окно детской в Шенбрунне и сказала воспитательнице малыша: «Принесите мне рано утром моего правнука, у меня есть кое-что, что развлечет его».

Но ранним утром, когда слуги хотели ее разбудить, старая королева была мертва.

Случилось так, что Венский конгресс, который был открыт в солнечный сентябрьский день 1814 года, чтобы разделить добычу наполеоновских войн, начался с похорон. И вместе с бренными останками Каролины — этого последнего ребенка Марии Терезии, в действительности, было похоронено XVIII столетие.

Осень в Вене в 1814 году была особенно длинной, мягкой и прекрасной. Габсбурги, которые в конце года шли гулять в парк Шенбрунн, с удивлением видели на розовых кустах обильно и пышно разросшиеся молодые листочки и повсюду налившиеся почки. В один из золотых сентябрьских дней прибыли первые знатные гости по самому известному в истории приглашению, как выяснилось позже. Три ведущих монарха Европейского континента въезжали во внутренний двор Хофбурга: император Австрии Франц, царь России Александр [383] Александр I Павлович (1777–1825) — император и самодержец Всероссийский с 1801 года, протектор Мальтийского ордена с 1801 года, великий князь Финляндский с 1809 года, царь Польский с 1815 года. и король Пруссии Фридрих Вильгельм [384] Фридрих Вильгельм III (1770–1840) — король Пруссии c 1797. , а люди толпами стояли вдоль улиц и наклонялись из всех окон, чтобы бросить взгляд на высоких гостей.

В последующие недели в Вену со всех концов и уголков Европы хлынули ровно сто тысяч гостей. Приехали не меньше чем 250 членов королевских семей со своими родственниками и прислугой, с ними соответственно министры, дипломаты, секретари и вспомогательный персонал, в целом около ста человек. Кроме того, Вена наполнилась агентами, спекулянтами, художниками, писателями, изобретателями, философами, артистами, танцовщицами, акробатами, проститутками, карманными ворами, плутами, реформаторами с пламенными конспектами и с политическими мечтами, с великолепными конституциями в кармане. Все хотели видеть и быть увиденными, подкупить или заработать деньги, вернуть обратно старое королевство или создать новое, короче, каждый надеялся схватить изюминку из богатого пирога Европы, который тут должны были делить.

Не удивительно, что в городе царила атмосфера, как на карнавале. Много лет спустя, участники Венского конгресса, седовласые мужчины и женщины, засели писать свои мемуары и вспоминали Вену, как единый блестящий, кружащийся вихрем, наполненный музыкой бальный зал, с которым ничто на свете не могло сравниться.

Сам воздух был пьянящим воздухом победы и мира — первого настоящего мира, который наступил в Европе за последние 25 лет. Выросло целое поколение, которое едва ли могло вспомнить что-нибудь, кроме войны, нашествия, оккупации и угрозы новой войны.

Днем улицы блистали теперь жизнью и красками кишащей толпы, униформами всех армий Европы, самыми модными платьями и шляпами, лошадьми и паланкинами, каретами и повозками всех форм и цветов. Нередко элегантный придворный в турецком костюме — костюме, который носили только в Вене — выкриками прокладывал каретам путь: палка с серебряным набалдашником раскачивалась и, как описал один очевидец, словно тропическая птица порхала вокруг лошадей.