Пётр Кошель - История сыска в России. Книга 2

В ответ на это ходатайство Дурново прислал Рачковскому телеграмму от 16 декабря 1888 года: “Можете представить списки денежных и почетных наград, обозначив время получения последних”.

Начальство недаром любило и награждало Рачковского; он проявлял поистине изумительную энергию и своеобразный талант в организации заграничного политического сыска. По мере развития революционного движения и колоссального роста заграничной эмиграции развивалась и деятельность Рачковского и росла его мощь: все революционные заграничные группы, все выдающиеся эмигранты: Плеханов, Кашинцев, Лурье, Алисов, Кропоткин, Лопатин, Лавров, Сущинский, Бурцев и другие — были окутаны паутиной как внутреннего, так и внешнего наблюдения.

Разгром народовольческой типографии в Женеве положил начало полицейской карьере Рачковского, победа над Тихомировым создала незыблемое служебное положение ловкому организатору борьбы с революционерами, но только знаменитое дело с мастерской бомб в Париже открыло Рачковскому пути к несомненному, хотя и закулисному, влиянию на внешнюю политику Российской империи. Одной из задач, которую поставил Рачковский Ландезену, было сблизиться с эмигрантами террористического настроения — с Накашидзе, Кашинцевым, Тепловым, Степановым, Рейнштейном и другими и вовлечь их в какое-нибудь террористическое предприятие. На одном из интимных собраний Ландезен подал мысль об организации убийства Александра III и о приготовлении для этого акта бомб в Париже. Когда поднялся вопрос о необходимых для этого деньгах, то тот же Ландезен вызвался достать нужную сумму у своего богатого дядюшки — и достал, конечно, у Рачковского.

Была устроена мастерская бомб, и Ландезен даже начинял некоторые из них и принимал участие в испытаниях их взрывной силы, производившихся в лесу Raincy, в окрестностях Парижа. После опытов многие члены кружка должны были ехать в Россию, чтобы организовать само покушение на Александра III. Ландезен должен был уехать одним из первых, но за два дня до отъезда он в видах конспирации переменил свою парижскую квартиру.

Рачковский следил шаг за шагом за всей группой террористов как через Ландезена, так и при помощи внешнего наблюдения (Милевский). В то же время при посредстве Жюля Гансена он держал в курсе этого дела, конечно, скрывая провокацию Ландезена, французских министров: иностранных дел — Флуранса и внутренних дел — Констана. После некоторых колебаний Констан дал приказ об аресте заговорщиков. Все были арестованы, кроме Ландезена, который скрылся, но в течение двух месяцев продолжал жить в Париже.

Произошел сенсационный процесс (1890 г.); русские революционеры были приговорены: некоторые к тюремному заключению, почти все к высылке за пределы Франции; Ландезен, как подстрекатель, был приговорен к пяти годам тюрьмы. Но провокатор был уже вне пределов досягаемости — в Бельгии.

Этот суровый приговор над русскими революционерами размягчил сердце Александра III по отношению к правительству Французской республики, он начал гораздо благосклоннее относиться к идее союза с Францией, и переговоры пошли быстрым темпом.

Во время этого закулисного действия Рачковский нашел, конечно, пути сблизиться с французскими политическими деятелями; к этой эпохе и относится начало его дружбы с Делькассэ, а впоследствии и с самим президентом Лубэ. Воздействие Рачковского на представителей русской власти носило иной характер.

Рачковский был тонким знатоком Парижа и незаменимым чичероне по его таинственным, но веселым учреждениям…

Среди занятий “высшей политикой” Рачковский все же не забывал и своего прямого, ближайшего дела — политического сыска и освещения деятельности русских революционеров за границей: совершенствуется внешнее наблюдение, появляются новые секретные сотрудники.

Среди последних после Ландезена начинает играть с 1892 года значительную, но далеко еще не выясненную роль Лев Бейтнер, вначале живший в Швейцарии, а потом в 90-х годах разъезжавший по Европе и России.

В это время в глазах полицейского начальства приобретает большое значение В.Л.Бурцев, как пламенный проповедник террористической борьбы с царизмом.

“В. Бурцев, — пишет в “Минувшем” разоблачитель Меньшиков, — в качестве адепта террора был под усиленным наблюдением заграничной агентуры. Рачковский знал, как Бурцев в разговорах объяснял тайную цель издания “Былого”, что он говорил о Панкратьеве, кого рекомендовал в России. Корректуры издания Бурцева препровождались в Департамент полиции вместе с письмами: от него — подлинными и в копиях — к нему.

Связи Бурцева агентуре были более или менее известны; в особенности обращалось внимание на его знакомых из числа приезжей молодежи, которые по возвращении на родину подвергались наблюдению и преследованию (Лебедева, Ослопова, Замятин, Менкест, Краков, Мальцева, Пальчинская, выехавшая в Россию под присмотром филеров, и другие).

В рассматриваемый период (1900 — 1912) Бурцев был под перекрестным огнем агентуры: с одной стороны, Бейтвер, пользовавшийся его доверием, с другой — Панкратьев, давнишний его знакомый. Нельзя ручаться, что не было и третьего осведомителя, не напрасно Рачковский докладывал, что относительно народовольцев в Париже и в Лондоне им приняты меры, “обеспечивающие от всяких неожиданностей”, и что деятельность народовольцев ему была в точности известна. Петр Эммануилович Панкратьев, получавший от Бурцева транспорты “Народовольца”, руководивший революционной деятельностью Лебедевой, рекомендовавший эмигрантам осторожность, был агентом Петербургского охранного отделения, о чем Рачковский не знал.

В Департаменте полиции все остерегались друг друга, никто никому не доверял, и потому часто случалось, что заведующий заграничной агентурой не знал, что рядом с его собственными провокаторами работают и секретные сотрудники Департамента полиции Петербургского или какого-нибудь другого охранного отделения. Рачковский, может быть, был еще более своих преемников осведомлен о таких вмешательствах в дела его царства других держав, но, как видим, кое-чего и он не знал.

Деятельность Рачковского не ограничивалась внешним и внутренним наблюдением за деятельностью революционных групп и отдельных политических эмигрантов за границей; он уделял много времени и сил для борьбы с русскими революционерами и в западно-европейской печати.

Приводим здесь выписку из интересного письма Рачковского к Дурново от 19 марта 1892 года, касающегося одного из таких литературных выступлений знаменитого охранника:

“Простите, Ваше превосходительство, за долгое и вынужденное молчание, все это время я не сидел, сложа руки, и помимо обычных занятий и хлопот успел составить брошюру, которая была переведена на французский язык и на днях появится в свет. В этой брошюре выставляется в настоящем свете наше революционное движение и заграничная агитация со всеми ее отрицательными качествами, уродливостью и продажностью. Остальная часть брошюры посвящена англичанам, которые фигурируют в ней в качестве своекорыстных, чванливых и потерявших всякий стыд и совесть фарисеев, нарушивших международные приличия в альянсе с нигилистами. Брошюра будет отпечатана в 2 тысячи экземпляров, причем около тысячи будет разослано в Лондон: министрам, дипломатам, членам парламента, муниципалитета, высокопоставленным лицам и во все редакции лондонских газет.