Н Глобус - Заговоры и покушения

Амин оставил троих халькистов в покое. Но принялся за других.

(Морозов А. Кабульский резидент. Два «заговора» ЦРУ. // Новое время. 1991. № 40)

Советских советников в Афганистане водили за нос, и это всех устраивало.

В начале сентября 1979 года по Кабулу поползли слухи о новом «заговоре» американского империализма. Выступив с речью на митинге в Кабульском университете, Амин заявил, что во главе поддерживаемого ЦРУ контрреволюционного заговора стоят вполне определенные лица, представляющие, по его словам, «угол» в ЦК НДПА. Речь шла о членах ЦК, которые во время заседаний сидели на углу стола рядом с Тараки. Это были министр обороны Мухаммед Аслам Ватанджар, министр связи Саид Мухаммед Гулябзой, министр внутренних дел Шерджан Моздуръяр и начальник органов госбезопасности Асадулла Сарвари. Все четверо — халькисты, искренне преданные лично Тараки. Они тоже позволили себе довольно открыто критиковать Амина, жаловались на него Тараки и даже требовали ограничения его полномочий.

Амин был прекрасно об этом осведомлен. Обо всех посещавших Тараки лицах и о содержании их бесед Амину докладывал его преданный слуга майор Дауд Тарун, начальник секретариата «великого вождя». Нельзя также исключать, что для прослушивания разговоров, которые велись в кабинетах у Тараки, Амин использовал советскую специальную технику.

Все члены так называемого угла были хорошо известны резидентуре внешней разведки КГБ, и только с положительной стороны. Однако его попытки доказать послу и советникам, что новый «заговор» — очередная выдумка Амина, были безуспешными Почему? Все по той же причине — из-за беспринципности и нежелания портить отношения с Амином; Приведу характерный пример.

Партийный советник Виктор Смирнов, безвременно ушедший из жизни вскоре после возвращения из Афганистана, рассказывал мне, как он вместе с руководителем группы партийных советников из ЦК КПСС Семеном Веселовым присутствовал на мероприятии, посвященном Дню независимости Афганистана. С речью выступал Амин. Слушая синхронный перевод, Веселов говорил Смирнову, что Амин несет несусветную чушь. Когда же после выступления Амин подошел к Веселову и спросил, понравилась ли его речь, Веселов сказал буквально следующие слова: «Товарищ Амин, вы выступили с прекрасной речью! Теперь я вижу, что марксизм-ленинизм в Афганистане находится в надежных руках». Смирнов был поражен. Веселов объяснил: «Зачем портить отношения с Амином? Мне еще хочется здесь поработать».

Такой «принципиальный», «партийный» подход к словам и делам Амина был характерен для большинства присланных из Москвы советников. Информации посланцев ЦК КПСС верили больше, чем информации разведки, которая до самых «верхов» не доводилась. В Москве на Старой и на Смоленской площадях верили Амину. Дело дошло до того, что из Москвы пришел приказ прекратить все контакты с оставшимися на свободе парчамистами и с лицами, просто известными своими симпатиями к «Парчам» и Кармалю. Даже разведке были запрещены такие контакты. Запрет исходил от тогдашнего начальника разведки, ставшего затем председателем КГБ, Владимира Крючкова.

Кстати, о Крючкове. В конце 1980 года, уже после ввода войск, он совершил «инспекционную» поездку в Кабул. К тому времени я уже находился в Москве и «вел» кабульскую резидентуру, читал и анализировал всю поступающую от нее информацию, большая часть которой почему-то начальнику разведки не докладывалась и оседала «для накопления и анализа» в информационной службе первого главного управления — разведке КГБ. Получалось, что разведка в Кабуле работала вхолостую. А это были данные о том, что армия ДРА разваливается, идет массовое дезертирство, снижается боевой дух, что правительство Бабрака Кармаля, в котором большинство составляли члены и сторонники бывшей фракции «Парчам», не принимает должных мер для укрепления единства партии, от которого во многом зависит судьба революции, сводит счеты с халькистами, оппозиция же не только не собирается прекращать борьбу, но и наращивает силы, готовится к жестокой и длительной вооруженной борьбе.

Казалось бы, побывав в Кабуле, Крючков должен был убедиться в том, что даже стотысячная советская армия не в состоянии усмирить 90 процентов афганского населения, для которого прокоммунистический режим НДПА неприемлем. Но. похоже, реальная информация начальника разведки интересовала меньше всего. Гораздо больше авторитетом для Крючкова был новый посол Фикрят Ахмеджанович Табеев, который представлял дело так, будто благодаря его деятельности закрепляются успехи апрельской революции, а ее противники терпят поражение за поражением…

После возвращения Крючкова в Москву мне поручили написать по его тезисам своего рода директиву разведке. Главный тезис руководителя советской разведки меня поразил: «Весна и лето 1981 года станут решающими в окончательном и полном разгроме сил контрреволюции». Когда я предложил заместителю начальника нашего отдела, который сопровождал Крючкова в Кабул, заменить этот тезис, тот, виновато улыбаясь (он делал генеральскую карьеру), сказал: «Раз Владимир Александрович сделал такой вывод, то так и надо писать».

Весной 1979 года в Кабул было спущено указание о том, чтобы вся информация о положении в Афганистане, собираемая представителями разных ведомств, анализировалась на месте и направлялась в Политбюро ЦК КПСС в обобщенном виде за подписями четырех лиц: посла, главного военного советника, представителя КГБ и резидента ГРУ. Это казалось разумным решением, дабы избежать разночтений. Но это же привело к тому, что в Москву стала поступать совершенно куцая информация. Из Москвы просили больше «позитива», так как «негатив» портит настроение членам политбюро. И этот «позитив» исправно поступал, составляя львиную долю (95 процентов) в сообщениях. Когда же возня Амина вокруг четверки «заговорщиков» вызвала серьезное беспокойство в Москве и оттуда поступило указание «разобраться», то выполнить его так, как следовало, практически никто не мог. Не справились с задачей даже опытные генералы КГБ Борис Иванов и Юрий Нешумов, генерал МВД СССР Николай Веселов. Никто не знал, какой ответ хотели услышать в Москве, а потому не решились его давать.

Что же касается советских партийных и военных советников, как это было нам достоверно известно, людям Амина было предписано вводить их в заблуждение, льстить им, клясться в искренней дружбе, задабривать угощениями и подарками. А получив дорогие подарки, за обильными обедами, когда столы ломились от ароматных жареных барашков, а водка лилась рекой, разве можно было задавать острые вопросы, подвергать сомнению линию Амина?