Наталья Тюленева - Тайны великих женщин

До английских берегов княжна еще надеялась на освобождение и много читала, но потом, осознав свое положение, впала в отчаяние и уже не читала, а только смотрела в окно каюты.

В мае 1775 года княжну доставили в Петропавловскую крепость, где к ней приставили для допросов хитроумнейшего князя Голицына.

Голицын докладывал о ходе следствия лично императрице. В одном из первых донесений он сообщил, что здоровье пленницы плохое — она сильно кашляет (иногда с «кровохарканьем») и совершенно не знает русского языка.

Тараканова призналась, что ее зовут Елизавета, ей 23 года, она не знает ни своей настоящей национальности, ни родителей, ни места рождения. Крещена в православной греческой церкви.

В девять лет ее через Россию провезли в Персию, а так как она болела (считает, что отравили), то оставили в какой-то деревушке у крестьян, вроде бы по приказу Петра III. Но потом она бежала со старой служанкой и двумя крестьянами в Багдад. Там она жила у богатого перса, у которого скрывался и какой-то князь, который поверил в ее историю, увез к себе в Исфахан и обращался с ней как с вельможной особой и не раз говорил ей, что она дочь покойной императрицы Елизаветы. Но потом в Персии начались волнения, и князь решил, что они переедут в Европу, где он потратит все свое состояние, чтобы доказать, что она наследница Романовых. В мужской одежде, опасаясь преследования, она переправилась через Россию в Ригу, а оттуда в Берлин…

Остальную историю мы уже худо-бедно знаем.

По донесениям Голицина: «…она утверждает, будто никогда не помышляла выдавать себя за дочь покойной императрицы Елизаветы и что никто ее на сие не науськивал, а про свое происхождение она, мол, узнала только от князя Гали. Оно заявляет, будто не желала, чтобы ее величали этим титулом — ни князь Лимбургский, ни Радзивилл…

Будучи в Рагузе, она получила безымянное письмо и три духовных: первое было подписано рукою императора Петра Великого и имело касательство к венчанию на царство Екатерины I; второе было за подписью императрицы Екатерины I — о короновании Елизаветы Петровны, и третье — Елизаветино — о передаче короны ее дочери, которую должно величать Елизаветой II…

Она также утверждает, будто направила сие писание графу Орлову единственно для того, чтобы узнать, кто взял на себя труд послать ей упомянутые бумаги и могли ли они прийти из России…»

Может быть, Екатерина и сменила бы гнев на милость. но неразумная княжна, написав ей два слезливых письма с просьбой о помиловании, подписала их — Елизавета.

Екатерина была в ярости: «Сущая злодейка! Но я уже согласна отпустить ее на все четыре стороны, если она откроет свое подлинное имя и честно признает, кто она».

Но бедная княжна Тараканова, кажется, действительно уверовала в свое царское происхождение и не хотела расстаться с этой мыслью, даже поплатившись свободой.

Елизавета хотела знать тайные силы, стоящие за «заговором», князя Радзивилла, названного Таракановой, считала за человека ничтожного и пустого, к тому же он уже примирился с ее фаворитом королем Станиславом и преклонился перед ее властью, отказавшись от самозванки. Она считала, что он глуп для серьезной интриги и за ним стоит еще кто-то другой, поважнее. Именно это она и хотела выпытать у Таракановой… Но «княжна» действительно ничего не знала.

К тому же пленнице становилось все хуже — у нее началась лихорадка. Голицын докладывал императрице: «Пользующий ее доктор полагает, что при продолжающихся постоянно сухом кашле, лихорадочных припадках и кровохарканье ей жить остается недолго. Действовать на ее чувство чести или на стыд совершенно бесполезно — одним словом, от этого бессовестного создания ничего не остается ожидать. При естественной быстроте ее ума, при обширных по некоторым отраслям знаний сведениях, наконец при привлекательной и вместе с тем повелительной ее наружности нимало не удивительно, что она возбуждала в людях, с ней обращавшихся, чувство доверия и даже благоговения к себе».

Императрица приказывает точно выяснить, сильно ли больна княжна, и если да, то найти хорошего духовника, которому дать наказ на исповеди точно выведать всю истину и тут же донести. А Голицын, наставляя священника, прибавил от себя, чтобы тот под страхом смертной казни молчал обо всем что увидит и услышит…

Попутно императрица пытается склонить к истине Доманского, который тоже содержится в крепости. Ему обещают, что, если он расскажет правду, она их поженит и отпустит. Но когда о том, что Доманский просит ее руки, донесли княжне, она рассмеялась: «Да он невежа, жалкий человек! У меня есть жених, граф Лимбургский».

На исповеди княжна глубоко раскаялась, что часто грешила, ведя беспутную жизнь с разными мужчинами, — эти грехи священник ей отпустил. Но когда он подступил к ней, чтобы она призналась в тайне своего происхождения и открыла тех, кто велел ей назваться дочерью Елизаветы, умирающая повторила то же, что и говорила на допросах.

Священник отказал ей в святом причастии.

Жить ей оставалось недолго, и Голицын якобы отдал приказ зарыть ее тело в самом равелине, чтобы никло не знал, что с нею стало. Солдаты тайно выкопали глубокую яму и спрятали там труп пленницы, не оставив на могиле ни креста, ни памятного знака.

Интересен факт, что через восемь лет после гибели самозваной княжны французский посол маркиз де Врак — по просьбе одного из парижских кредиторов бывшей «княжны Владимирской» — искал в Санкт-Петербурге факты о пленнице, которые потом обобщил в депеше, утверждая, что «она действительно была дочерью Елизаветы и Разумовского».

Такого же мнения придерживался и историк Шарль де Ларивьер.

Кстати, известная картина Флавицкого «Княжна Тараканова» (где изображена женщина в окружении крыс, с ужасом глядящая на окно, из которого хлещет вода), хранящаяся в Третьяковской галерее и ставшая художественной сенсацией 1865 года, отступает от исторических фактов — как мы уже знаем, княжна умерла от чахотки за два года до сильного наводнения 1777 года, от которого она погибает по сюжету картины.

А спутников княжны Чарномского и Доманского отпустили, выдав на дорогу до дома по 100 рублей и приказав поклясться ничего не рассказывать ни о княжне, ни о своем заключении.

Тут бы и закончилась наша история, если бы не один любопытный факт.

Через десять лет после смерти княжны в московский Ивановский женский монастырь тайно привезли какую-то женщину, которая, как полагали в монастыре, была кровной родственницей Романовых. Доставили даму в карете с наглухо задернутыми шторами, под конвоем и поселили в специально построенном отдельном домике (что являлось роскошью для монашки).