Олег Соколов - Аустерлиц Наполеон, Россия и Европа. 1799-1805 гг

Вплоть до начала войны 1805 г., а тем более до начала франко-английского конфликта в 1803 г., Франция все-таки оставалась в пределах, которые могли рано или поздно принять европейские державы. Для этого нужен был только долгий период мира. Война, развязанная коалицией в 1805 г., похоронила эту надежду. Наполеон не мог не потребовать компенсации, не мог отказаться от возможности получения новых гарантий и нового усиления своей империи. В результате она увеличилась настолько, что на это уже не могли спокойно взирать европейские державы. Генерал Тьебо утверждает в своих мемуарах, что один из его друзей после заключения Прессбургского мира предрек дальнейшую судьбу наполеоновской империи. Обычно такие пророчества делаются задним числом, но даже если это так, интересная фраза заслуживает того, чтобы ее процитировать. «Я согласен, — сказал некто г-н Морен, — что император — это самый великий полководец всех времен, а наша армия — самая сильная в мире. Но хоть он и победил, его победы создали ему больше врагов, чем они дали ему славы. Хотя он и завоевал новые земли, каждое новое завоевание больше его ослабляет, чем укрепляет... Так что его врагам нужно только ждать. Сейчас слабость их останавливает, но их ненависть растет. Я не говорю, что он подошел к краю пропасти, но я хочу сказать, что он туда идет» 12.

Впрочем, таких, как г-н Морен, во Франции в этот момент было немного. Она ликованием встречала великого полководца и думала только о триумфах. «Париж был весь в эйфории энтузиазма, как и вся Франция, — вспоминал Октав Левавассер, вернувшийся с боевой раной на родину, — повсюду превозносили до небес доблестную армию, которая в три месяца совершила такой невообразимый поход и разбила соединенные силы России и Австрии. Повсюду в общественных местах народ чествовал офицеров и солдат, гордых своей победой. Вокруг них собиралась ликующая толпа, и вся Европа ими восхищалась. Моя рука на перевязи заставляла людей еще больше говорить мне добрых слов. Император своей победой заставил замолчать все враждебные голоса. Он вырос в глазах Франции, и она видела только его славу» 13.

Третья коалиция была повержена. Но война 1805 г. открыла собой беспрерывную череду конфликтов. Обычно в них принято винить Наполеона, а войны, которые сотрясали Европу, называют наполеоновскими. И это не без оснований. Огромное усиление Франции было связано с тем, что по ней сначала прокатилась всесокрушающая волна Великой революции, а потом, использовав все лучшее, что принесли с собой революционные изменения, уничтожив хаос и анархию, Наполеон создал поистине великое и процветающее государство. Однако глава этого государства был не только гениален, но он был молод, энергичен, быть может, даже слишком. Ясно, что в этих условиях его внешняя политика не могла быть иной, кроме как наступательной. Тем не менее это еще не значило, что в Европе должен был вспыхнуть гигантский военный конфликт. Обратим внимание, что война первой коалиции против революционной Франции имела яркую идеологическую окраску, а союз монархических держав сложился фактически спонтанно. С годами, особенно учитывая, что во Франции на смену ультрареволюционерам пришло жуликоватое правительство Директории, идеологическая составляющая конфликта все более и более сходила на нет. Тем не менее и вторая коалиция также родилась на свет не по злой воле какого-тс одного человека, а ее появление объяснялось целым набором мотивов: идеологических, геополитических, торговых и финансовых. Члены коалиции выступили против Франции весьма единодушно, и, несмотря на последовавшие разногласия, каждый в этой войне имел свою заинтересованность.

Люневильский и Амьенский мир завершили революционные войны. Идеологические противоречия между Францией и европейскими монархическими державами свелись в это время к минимуму. Разногласия по территориальным вопросам, несмотря на остроту отдельных споров, все же не были такими, чтобы ради них непременно нужно было начинать огромную европейскую бойню. Бонапарт искренне желал мира, а в отношении России его намерения вообще не вызывают никаких сомнений. Его единственной и давней мечтой был русско- французский союз. В этих обстоятельствах были все условия для того. чтобы в Европе в конечном итоге воцарился мир. Если этого не произошло, тс в этом виноваты не столько объективные обстоятельства, сколько деятельность одного человека — русского императора Александра I.

Без сомнения, франко-английские противоречия оставались очень острыми Без сомнения, английская буржуазия жаждала устранить с мировой арены опасного торгового и промышленного конкурента в лице новой Франции. Без сомнения, английские купцы не переваривали Бонапарта, в котором видели человека, живущего совершенно в иной плоскости, чем они. Тем не менее вся эта злоба и зависть не смогли бы вылиться в войну, если бы англичане не чувствовали за собой поддержки на континенте. По-пиратски в одиночестве рыскать по морям не имело никакой перспективы, если бы на суше правящие круги Великобритании не находили никакой опоры. Ряд современных французских историков, очевидно, примеряя к прошлому образы современности, когда голос слабой России почти не слышен в решении международных вопросов, говорят о влиянии Александра на франко-английский спор с легкой иронией. Но Россия того времени была совершенно другой страной. Ее могучую армию опасались в Европе. Она была единственной державой, которая могла, не боясь, вести любую войну на континенте и в случае поражения всегда спокойно укрываться в своих бескрайних просторах. Позиция и мнение такой державы не могли не сыграть определяющую роль. Если в 1803 г. английские олигархи решили растоптать Амьенский мирный договор, то только потому, что они видели, что Россия не только не будет противостоять их амбициям, но, наоборот, поддерживает и одобряет их.

Эта позиция целиком и полностью личная инициатива Александра. Ничто — ни геополитические интересы, ни даже общественное мнение не заставляли русского царя безоглядно поддерживать наглые претензии британских толстосумов. Подавляющее большинство правящего класса России стояло за независимую внешнюю политику страны в стиле Петра Великого и Екатерины Великой, той, которая осмелилась заставить уважать на морях русский флаг и выступила инициатором «вооруженного нейтралитета». Да, русские дворяне ненавидели французскую революцию, но Бонапарт был уже не революция. Это прекрасно, кстати, понял Павел I, взявший курс на сближение с Францией. Это прекрасно понимали и многие представители русского правящего класса. Не следует забывать, что все они жили под влиянием французской культуры, говорили, читали и писали по-французски. Безоглядная, забывшая все интересы страны поддержка Англии была совершенно не в интересах большинства русского дворянства. Если в правительстве и было несколько горячих англофилов, то только потому, что этого хотел царь. Захотел бы он по-другому — были бы другие люди, потому что, следует еще раз подчеркнуть, никакого императива во вражде с Францией у России не было.