Олег Соколов - Аустерлиц Наполеон, Россия и Европа. 1799-1805 гг

* Вы видите несчастного Макка (фр.).

Обстоятельства этой беседы Макк не скрывал от Кутузова и проницательный полководец сразу понял, что из этого всего может выйти. Он не мог не замечать, что австрийцы шли на эту войну без всякого подъема, и не сомневался, что после страшной катастрофы, которую претерпела их армия под Ульмом, они не могут не начать думать о переговорах. Кутузов также великолепно отдавал себе отчет в том, что его декларация австрийскому императору о возможной защите пути на Вену является не больше чем блефом. Армия Буксгев-дена была еще далеко-далеко (на пути из Троппау), армия Беннигсена находилась у Варшавы, армия эрцгерцога Иоанна была отрезана в Тироле, а многочисленная армия эрцгерцога Карла в Италии оказалась совершенно бесполезной там, где действительно решалась участь войны. Кутузов мог рассчитывать только на свои силы, но у него, по самым оптимистичным оценкам, было в три раза меньше войск, чем у Наполеона. Значит, путь на Вену для французов открыт, и если этого еще не понимал австрийский император, то в скором времени он должен был осознать опасность со всей очевидностью. В такой ситуации дальнейшее существование прочного союза оказывалось более чем под вопросом. Было ясно, что австрийцы могут начать сепаратные переговоры, и война становилась для русских совершенно абсурдной.

Конечно, сказать это все в лоб дипломатичный Кутузов не мог и не хотел. Однако дать информацию к размышлению тем, кто принимает политические решения, он был просто обязан. Нужно сказать, что Михаил Илларионович сделал это с присущей ему тонкостью и деликатностью. В послании, адресованном 24 октября графу Разумовскому, он написал:

«В тот же день, когда Макк попал в руки французов, Бонапарт велел привести его к себе. С двух часов пополудни до тех пор, пока не зажгли свечи, он, по его словам, находился в кабинете главы французского правительства, который в течение этого времени несколько раз говорил ему о том, что он желает прекращения военных действий. Г-н Макк ему отвечал, что император, его государь, также не отказался бы от примирения на прочных основах, что он никогда не противился, но что, несмотря на неудачи армии его высочества эрцгерцога Фердинанда, он не сможет принять никакого предложения без согласия его ближайшего союзника, русского императора. Бонапарт ответил, что он готов вести переговоры также и с нашим августейшим государем, чувства которого ему прекрасно известны, и он произнес буквально следующие слова: «Александр — хороший человек. Добрый и прямодушный, но мне не нравится его министерство, которое предано Англии и целиком управляется ею». Затем он добавил, по-прежнему обращаясь к Макку: «Вы можете сказать императору, Вашему государю, что я решил пойти на жертвы, и даже на большие жертвы, чтобы восстановить мир в Европе; к тому же я уверен в Пруссии...» Макк согласился некоторым образом взять на себя поручение Бонапарта передать его императорскому и королевскому в-ву предложения о мире, но больше он ничего не сказал мне об этом, и, видя его сдержанность, я не стал слишком его расспрашивать...

Этот разговор навел меня на мысль о том, что, с одной стороны, глава французского правительства, возможно, сделал довольно выгодные предложения австрийскому кабинету с целью оторвать его от коалиции... и что, с другой стороны, венский двор будет, вероятно, более сговорчив в момент, когда после постигшей его неудачи он видит, что враг готов проникнуть в самое сердце его владений. Я счел своим долгом сообщить Вам об этом, г-н посол, чтобы Вы могли вовремя принять меры, благодаря которым Вы будете знать, о чем может пойти речь в австрийском кабинете в связи с предложениями, которые поручено передать г-ну Макку» 22.

Почти слово в слово русский главнокомандующий повторил то же самое В обращении к Чарторыйскому.

Письма Кутузова можно поистине привести в качестве примера дипломатического искусства. Внешне ни единым словом он не высказал порицания политике Александра I и его министра. Русский генерал «просто» сообщал министру иностранных дел и послу важную информацию. Более того, соблюдая все правила этикета и субординации, он не стал писать об этом царю. Хотя до этого он сообщал Александру о всех даже малозначительных делах Подольской армии. Так, буквально за три дня до этого Кутузов информировал царя даже о том, что в Нарвском мушкетерском полку «полковник Черемисенов не старался о починке обоза и не подковал в свое время полковых лошадей» 23. Весьма странно выглядит на фоне сообщений о несвоевременной ковке обозных лошадей отсутствие письма царю с важнейшей политической новостью.

Кутузов прекрасно понимал, что сообщать подобные вещи напрямую Александру — значит только еще больше раздражать его. Осторожный полководец предпочел говорить с теми, кто влияет на решения царя. Он указывал на то. что рассчитывать на нерушимый союз с австрийцами в подобной ситуации более чем проблематично. А заодно намекал на то, что Наполеон никоим образом не желает войны с Россией и испытывает по отношению к русскому императору самые теплые чувства.

Эти соображения Кутузова не вызовут никакой реакции со стороны министра иностранных дел, но для злопамятного Александра послужат, вероятно, еще одной причиной ненависти к выдающемуся полководцу.

24 октября, когда Кутузов писал донесения министру и послу, им были отданы приказы о начале отступления русских войск вдоль по долине Дуная в сторону Вены — официально речь шла об отходе на Линц (в 100 км к востоку от Браунау). Полки должны были выйти из Браунау в шесть утра 25 октября, а тяжелые обозы в совершенной ночи в четыре утра. Всем тем частям, которые еще не присоединились к армии, было отдано распоряжение оставаться на своих местах, дожидаясь подхода главных сил.

Федор Глинка описал этот день в своем дневнике: «Какое волнение! Весь город в тревоге, жители в слезах и в отчаянии... генерал Макк, отпущенный на честное слово, прибыл в Браунау и объявил главнокомандующему, что вся австрийская армия, стоявшая при Ульме, разбита и забрана в плен; остатки сей несчастной армии, потеряв знамена и честь, некоторые даже без ружей и без амуниции, бегут через Браунау и рассеиваются в Австрии. Солдаты наши в недоумении; им велят отступать; но что делать?.. Россия и помощь далеко от нас; должно отступать; завтрашний день до рассвета оставим Браунау» 24.

Уже на марше Кутузов получил замечательный совет от императора Франца: «Избегать поражений, сохранять войска целыми, невредимыми, но удерживать неприятеля на каждом шагу, давая время явиться на театре войны эрцгерцогам Карлу и Иоанну, и шедшим из России корпусам» 25.

Императора Франца, конечно, понять можно — оказавшись почти что против воли в катастрофической ситуации, он, разумеется, меньше всего желал видеть, как по улицам его столицы маршируют наполеоновские полки. Но, с другой стороны, зная о слабости армии Кутузова, он понимал, что требовать от него дать генеральное сражение французам — это поистине самоубийственное решение. Поэтому он желал двух несовместимых между собой действий: с одной стороны, удерживать неприятеля «на каждом шагу», а с другой «избегать поражений, сохранять войска целыми».