Олег Соколов - Армия Наполеона

Но это было еще далеко впереди, а пока события показали австрийским генералам, что они слишком рано хоронили льва. В блистательном с точки зрения военного искусства походе 1809 г. Император разгромил силы габсбургской монархии. Более того, Шенбруннский мирный договор не только юридически оформил поражение Австрии, но и фактически включил ее в орбиту политики Великой империи Запада.

Однако новая славная кампания явственно показала трудности войны на два фронта, ставшей фатальной. Хотя не стоит, очевидно, драматизировать ухудшение боевого потенциала французской армии по сравнению с несколько идеализируемыми «аустерлицкими солдатами», нет сомнения, что присутствие на Пиренеях части лучших полков не могло хотя бы в известной степени не обескровить главные силы. А армия в Испании требовала все новых и новых подкреплений. Вот что писал в это время один из офицеров уже знакомого нам 32-го линейного полка: «Каждый день мы теряем отборных солдат, которых так сложно заменить. Наши батальоны редеют в бесконечных мелких экспедициях и эскортах, а когда солдата не находит смерть от пули, их настигают голод и лишения... 32-й похож на бездонную бочку. Наполеон вливает туда новых и новых солдат, но никак не может ее наполнить» 23.

Особенно важно, что события на Пиренеях изменили и русско-французские отношения. Хотя в 1809 г. Россия и выполнила символически свой союзнический долг, выставив 30-тысячный корпус против австрийцев, с каждым месяцем отношения между державами становились все более и более прохладными.

А.-Э.-Г. Роэн. Встреча Наполеона I и Александра I на Немане 25 июня 1807 г. Версальский музей.

У нас нет возможности анализировать здесь весь сложный спектр русско-французских отношений в 1809-1812 гг., однако необходимо отметить, что именно война в Испании, сделавшая окончательно непримиримым британский кабинет и спровоцировавшая войну 1809 г., во многом повлияла на позицию Александра I по отношению к Наполеону. Известно, что царь испытывал неприязнь к коронованному солдату, славе которого завидовал черной завистью. Война отца Александра, Императора Павла I, против Франции Директории еще полностью вписывалась в линию войн монархических государств против революционной заразы. Более того, Император-рыцарь выступал как самый искренний и последовательный проводник этой линии. Поняв, что английским и австрийским кабинетами руководят больше корыстные соображения, чем стремление спасти монархические принципы, Павел вышел из игры, не позволив проливать более кровь русских солдат за чуждые стране интересы. Напротив, Александр сражался во имя очень странных принципов, далеких от интересов русского народа и даже русской монархии. Нам кажется, никто не смог так точно сформулировать мотивы его поведения, как выдающийся русский историк Николай Иванович Ульянов: «В исторической литературе давно отмечен фанатизм этой загадочной ненависти и существует немало попыток ее объяснения. Самое неудачное то, которое исходит из экономических и политических интересов России. У России не было реальных поводов для участия в наполеоновских войнах. Европейская драка ее не касалась, а у Наполеона не было причин завоевывать Россию. Веди себя спокойно, занимайся собственными делами, никто бы ее пальцем не тронул.

Не более убедительна и другая точка зрения, объясняющая войны России с Директорией и бонапартистской Францией реакционными склонностями русских царей. Только война Павла I могла бы подойти под такое толкование, да и то с трудом. Александр же меньше всех походил на борца с революционной заразой, он еще до вступления на престол поражал иностранцев негодующими речами против "деспотизма" и преклонением перед идеями свободы, закона и справедливости. Конечно, цена его либерализму известна, и вряд ли приходится возражать тем историкам, которые считали его маской, но такая маска годится для чего угодно, только не для борьбы с революцией. Гораздо вернее, что у него не было никаких принципов и убеждений» 24.

Роковая война в далекой Испании, где погибал цвет наполеоновской армии, дала надежду Александру взять реванш за Аустерлицкий разгром, поражение под Фридландом и Тильзитский мир. Последний не лишил Россию ни пяди земли, напротив, дал ей сильного и могущественного союзника, позволил оккупировать Финляндию, Молдавию и Валахию, но тем не менее рассматривался аристократическим Петербургом как позорный. Начиная с 1810 г. в высших слоях российского руководства появляются планы превентивной войны против Французской Империи. Вот как, абсолютно согласуясь с нашей концепцией ситуации, излагал в феврале 1811 г. подобный план генерал Беннигсен в проекте, адресованном Александру I: «Не лучше ли ей (России) предупредить своих неприятелей наступательной войной... Наиболее полезно овладеть Варшавою (коей потеря поразила бы и обезоружила часть поляков, не благорасположенных к России)... Итак, ясно видно, что Наполеон на первый случай не может иметь более как 90 тысяч французов в своем распоряжении на войну с русскими... прибавим к сему, что, оставаясь в оборонительном положении, дадим мы полякам увеличить их войска, между тем как наступательными действиями, если не успеем мы истребить или рассеять польской армии, то по крайней мере уменьшим ее гораздо, обезоружа оную хотя бы частью... Ко всему этому, что изъяснил я, кажется мне, что власть Наполеона никогда менее не была опасна для России (sic!), как в сие время, в которое он ведет несчастную войну в Гишпании и озабочен охранением большого пространства берегов...» 25

В не менее двусмысленном тоне составлен и другой документ, направленный Александру I. Это «Политический мемуар» одного из его советников, некоего Д'Аллонвиля. Здесь прямо говорилось, что необходимо «...начать наступление, вторгнувшись в герцогство Варшавское, войдя по возможности в Силезию, и вместе с Пруссией занять линию Одера, чтобы заставить выступить германских князей и возбудить восстание на севере Германии. 2. Расформировать польское правительство, рассеять его вооруженные силы... и безжалостно разорить герцогство (!), если придется его оставить... 9. Нападать только с подавляющим превосходством сил и выгодой ситуации... Нельзя терять из виду, что человек, с которым мы воюем, соединил силы старой Франции с завоеваниями новой Франции и силами организованного якобинизма, который составляет сущность его власти. Мало поэтому поставить препятствие на пути столь большой мощи, но необходимо ее уничтожить» 26.

Уже в начале 1811 г. эти теоретические соображения перешли в область практических действий. К западным границам Российской империи двинулись колонны пехоты и кавалерии, потянулись вереницы артиллерийских обозов. Разумеется, приготовления русских не остались незамеченными. Маршал Даву, командующий Эльбским обсервационным корпусом (т. е. силами наполеоновской армии, расквартированными на территории Германии), направлял Императору один рапорт тревожнее другого. «Нам угрожает скорая и неизбежная война. Вся Россия готовится к ней. Армия в Литве значительно усиливается. Туда направляются полки из Курляндии, Финляндии и отдаленных провинций. Некоторые прибыли даже из армии, воевавшей против турок... В русской армии силен боевой дух, а ее офицеры бахвалятся повсюду, что скоро они будут в Варшаве...» (3 июля 1811г. из Гамбурга).