Альберт Зейдель - План Сталина: борьба за войну и против политики мира, 1927–1946. Книга 2 [калибрятина]

Причиной поражения и потерь в начальный период войны было стремление Сталина добиться политическоговыигрыша.

Эта речь требует детального разбора. В ней дана не только оценка прошедших событий, но и предсказано, как ситуация будет развиваться дальше! И это предсказание полностью сбылось! К разбору этой речи мы и перейдем.

6.4. Сталинская оценка начала войны

Что Сталину хорошо, то русскому — смерть.

Народная мудрость

В своей речи Сталин дает анализ не только того, что произошло, но и определяет основные черты будущей войны. Сопоставим то, что сказал Сталин с Целями 3, 3.1–3.3, сформулированными выше.

«... все народы нашей страны, все лучшие люди Европы, Америки и Азии, наконец, все лучшие люди Германии клеймят вероломные действия германских фашистов и сочувственно относятся к Советскому правительству, одобряют поведение Советского правительства и видят, что наше дело правое, что враг будет разбит, что мы должны победить». [209]. И.В. Cталин. «Выступление по радио 3 июля 1941 года».

Здесь Сталин скорее формулирует задачи, которые следует решить, чем описывает ситуацию, сложившуюся в мире. Истинное отношение западных стран к СССР перед началом ВОВ обсуждалось выше, и оно не могло измениться за несколько дней, прошедших с начала войны. Если же посмотреть на приведенный выше текст под этим углом, то можно сказать, что поставленные Сталиным задачи очень близки к Цели 3.1 :

Война с Гитлером должна изменить отношение к Сталину и СССР народов демократических стран и представить в их глазах СССР в качестве оплота борьбы за мир против агрессора.

Но вернемся к речи Сталина:

«Войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной. Она является не только войной между двумя армиями. Она является вместе с тем великой войной всего советского народа против немецко-фашистских войск. Целью этой всенародной Отечественной войны против фашистских угнетателей является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма. В этой освободительной войне мы не будем одинокими. В этой великой войне мы будем иметь верных союзников в лице народов Европы и Америки, в том числе в лице германского народа, порабощенного гитлеровскими заправилами. Наша война за свободу нашего Отечества сольется с борьбой народов Европы и Америки за их независимость, за демократические свободы. Это будет единый фронт народов, стоящих за свободу, против порабощения и угрозы порабощения со стороны фашистских армий Гитлера.

В этой связи историческое выступление премьера Великобритании господина Черчилля о помощи Советскому Союзу и декларация правительства США о готовности оказать помощь нашей стране, которые могут вызвать лишь чувство благодарности в сердцах народов Советского Союза, являются вполне понятными и показательными. […]

Что требуется для того, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над нашей Родиной, и какие меры нужно принять для того, чтобы разгромить врага?

Прежде всего необходимо, чтобы наши люди, советские люди, поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время, когда война коренным образом изменила положение. Враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом...» [209].

Эта часть речи перекликается со всеми Целями 3, 3.1–3.3 . Здесь, как и в Целях , подчеркивается, что война будет крайне тяжелой, она потребует исключительных жертв и усилий как от Красной Армии, так и от всех граждан. Война будет идти на территории СССР (Сталин дважды упоминает войну с Наполеоном). При этом война пойдет не только за изгнание врага из СССР. Она пойдет за «освобождение» других стран «за их демократические свободы» — этим Сталин подчеркнул, что сражение поведется под демократическими флагами, а не под коммунистическими. Это, конечно, был маневр в угоду демократическим странам — будущим союзникам по антигитлеровской коалиции, а не отказ от коммунистической концепции. Смену «флага» с коммунистического на национально-демократический и патриотический Сталин начал готовить еще до начала войны. Еще 20 апреля 1941 года он дал указание руководителю Коминтерна Димитрову готовить Коминтерн к роспуску. Сам роспуск состоялся только в 1943 году, но идеология Коминтерна и подчиненных ему национальных Коммунистических партий перед этим роспуском подверглась существенному изменению в сторону национально-демократических и патриотических идей. В утро нападения Германии, 22 июня 1941 года, Сталин выделил целых 2 часа своего времени для инструктажа Димитрова по изменению всей идеологической направленности работы Коминтерна! Это демонстрирует насколько детально и глубоко продумал Сталин все мероприятия, которые должны были быть проведены в момент «неожиданного» нападения Германии.

Содержание речи Сталина ставит еще один очень существенный вопрос. С начала войны до момента этой речи прошло только 10 дней. Откуда же в ней такой драматизм? А где же Красная Армия, о силе которой Сталин столько раз говорил? За 10 дней Гитлер эту армию уничтожить не мог.

То, что потери РККА за эти 10 дней не могли радикально изменить состояние Красной Армии, подтверждает экспертная оценка В. Суворова, данная в ответе на вопрос Д. Хмельницкого, что могло бы измениться, если бы удар Гитлера не был неожиданным для войск.

«Ничего бы не изменилось. Ни на оперативном, ни — тем более — на стратегическом уровне. Даже если бы мы ничего не знали про реальный ход боевых действий, даже если бы мы не знали о том, что самые крупные поражения 1941 г. (Киевский и Вяземский котлы) состоялись не в первый день, не в первую неделю и даже далеко не в первый месяц войны, даже если бы мы забыли о том, что разгром советских войск в Крыму и под Харьковом весной 1942 г. был ничуть не менее сокрушительным, нежели поражения и разгромы 41-го, даже ничего этого не зная, мы могли бы твердо утверждать, что ничего судьбоносного 22 июня 1941 г. не произошло. Потому что не могло произойти. Не тот масштаб. Не тот пространственный размах. […] Солдаты Вермахта переходили пограничные реки пешком. По мостам, которые еще надо было навести (или захватить и удержать). Расчетный темп марша (марша, а не наступления!) пехотной дивизии — 20 км в день. Без учета времени, потребного на форсирование рек, и без учета сопротивления противника, который в боевых действиях тоже участвует. Добавим к этому максимальную дальность стрельбы основных систем немецкой полевой артиллерии (10–20 км), и мы получим величину максимально возможной глубины «зоны поражения 22 июня». По меньшей мере, 4/5 всех дивизий Красной Армии находились вне этой зоны, на расстоянии в 50–500 — 5000 километров от границы. О начале войны они узнали из выступления Молотова по радио (как об этом и повествуется в сотнях мемуаров). И уж тем более не могли стать жертвами «первого уничтожающего удара» те 14 миллионов резервистов, которые надели солдатские шинели после объявления всеобщей мобилизации 23 июня 1941 г.» [206]. В. Суворов. «Нокдаун 1941. Почему Сталин “проспал” удар?»