Льюис Мамфорд - Миф машины

Благодаря чрезвычайно развитому и непрерывно функционирующему мозгу человек мог распоряжаться большим количеством умственной энергии, нежели ему требовалось для выживания на чисто биологическом уровне, — и, соответственно, у него возникала необходимость направлять излишки такой энергии не просто на добывание пищи и половое размножение, но и на такие режимы жизни, которые преобразуют эту энергию в соответствующие культурные, т. е. символические, формы более непосредственно и конструктивно. Только посредством ориентации своей энергии на культуру он был способен контролировать и полностью утилизировать присущую ему природу.

Культурная «работа» с необходимостью получала приоритет по отношению к ручной. Для новых видов деятельности требовалось гораздо больше, чем просто дисциплина рук, мускулов и глаз, необходимая при изготовлении орудий труда и пользовании ими, хотя такая деятельность также оказывала человеку неоценимую помощь; кроме того, новые типы работы требовали контроля над всеми естественными функциями человека, в том числе, над органами выделения, бурными эмоциями, беспорядочной половой жизнью, кошмарными или сладострастными сновидениями.

В результате настойчивого исследования человеком собственных органических способностей его нос, глаза, уши, язык, губы и половые органы обрели новые роли. Даже кисть руки стала теперь не просто мозолистым и узкоспециализированным орудием труда: она могла гладить тело возлюбленной или возлюбленного, держать младенца поближе к груди, совершать осмысленные жесты или выражать в коллективном ритуале и упорядоченном танце какое-то не поддающееся иному выражению ощущение жизни или смерти, хранящегося в памяти прошлого или тревожного будущего. По сути дела, изготовление инструментов представляет собой лишь малую часть биотехники, способствующей полному оснащению человека для жизни.

Способность распоряжаться свободной нервной энергией проявлялась уже у предков человека, приматов. Д-р Элисон Джолли недавно показала, что рост мозга у лемуров стал итогом, скорее, их склонности к атлетическим играм, к взаимному ухаживанию, а также повышенной общительности, нежели навыков пользования орудиями труда или добывания пищи, — тогда как исследовательское любопытство человека, как и его талант к подражанию и досужее манипулирование предметами, не сопряженные с мыслью о последующем вознаграждении, заметны уже у его родичей-обезьян. В американском словоупотреблении слова "monkey-shines" и "monkeying" [1] Игра слов: «валянье дурака» или «обезьяннечанье». (Прим. пер. Т. Азаркович). служат частым обозначением такой игривости и бесполезного употребления предметов. Я продемонстрирую, что даже имеется основание задаться вопросом о том, нельзя ли стандартизованные образцы, характерные для раннего периода изготовления инструментов, частично выводить из строго повторявшихся движений ритуала, песни и танца, — форм, в течение длительного времени сохранявшихся у первобытных народов на совершенном уровне и обычно достигавших несравненно более изысканного стиля, чем их инструменты.

Не так много лет назад голландский историк И. Хейзинга в книге "Homo Ludens" собрал массу доказательств того, что основным элементом формирования человеческой культуры служит не столько работа, сколько игра, а самая что ни на есть серьезная деятельность человека относится к сфере подражания. Как признает сам автор, ритуал и мимесис, спорт, игры и драматические представления избавили человека от настойчиво проявлявшихся в нем животных привычек, — и я бы добавил, что наилучшие тому доказательства можно обнаружить в таких первобытных церемониях, в которых он исполнял роль животного иного вида. Задолго до того, как человек обрел способности к преобразованию окружающей среды, он создал среду в миниатюре, символическую игровую площадку, на которой все жизненные функции получили возможность переоформления в строго человеческом стиле, как бывает в игре.

Тезис, касающийся "homo ludens'a", оказался настолько потрясающим, что шокированный переводчик намеренно исказил недвусмысленную фразу Хейзинги о том, что культура является одной из форм игры, заменив ее более поверхностной и общепринятой дефиницией игры как элемента культуры. Но ведь идея того, что человек является не столько " homo sapiens'ом " или " homo ludens'oм ", сколько, и, прежде всего, " homo faber'ом ", овладела современными мыслителями Запада с такой силой, что даже Анри Бергсон разделял ее. Археологи XIX века до такой степени были уверены в первостепенном значении для «борьбы за существование» каменных орудий труда и оружия, что, когда в 1879 г. в Испании была впервые найдена пещерная живопись эпохи палеолита, «компетентные авторитеты» ничтоже сумняшеся изобличили ее как возмутительную мистификацию на том основании, что для создания элегантных шедевров Альтамиры охотникам Каменного века недоставало ни досуга, ни разума.

Но вот разумом-то homo sapiens был наделен в необыкновенной степени, и разум этот основывался на по возможности полном применении всех органов тела, а не только рук. Пересматривая устаревшие технологические стереотипы, я готов пойти еще дальше, ибо утверждаю, что на каждом этапе развития человека его изобретения и преобразования были направлены не столько на увеличение запасов пищи или на обуздание природы, сколько на утилизацию его собственных гигантских органических ресурсов, а также на выражение его скрытых возможностей, — с тем, чтобы адекватнее ответить на его «сверхорганические» запросы и чаяния.

При отсутствии давления со стороны враждебной окружающей среды разработка человеком своей символической культуры отвечала более непреложной необходимости, нежели потребность в контроле над окружающей средой, — и отсюда следует вывод, что первая как правило и в течение длительного времени имела приоритет и опережала вторую. Среди социологов Лесли Уайт заслуживает уважения в связи с тем, что он придал должное значение этому факту, особо выделив «сообразительность» и «символическую деятельность», — хотя он всего лишь приоткрыл для нынешнего поколения изначальные прозрения отца антропологии Эдварда Тайлора.

Согласно этой точке зрения, эволюция языка — кульминация более простых характерных для человека форм выражения и передачи смысла — обладает несравненно большей важностью для дальнейшего человеческого развития, нежели способность раскалывать хоть целую гору ручных рубил. По сравнению с относительно простой координацией движений, необходимой для пользования орудиями труда, тонкое взаимодействие множества органов, требующееся для производства членораздельной речи, оказалось гораздо более значительным достижением. Эти усилия, вероятно, занимали значительную часть времени, энергии и деятельности раннепервобытного человека, поскольку их конечный коллективный продукт, разговорный язык, на заре цивилизации был куда более сложным и мудреным, нежели весь египетский или месопотамский «набор» инструментов.