Борис Модзалевский - Пушкин и его современники

ФАННИ
Члена Дельвига
Мне ль под оковами Гимена
Всё видеть то же и одно
Моё блаженство — перемена,
Я дев меняю, как вино.

Темира, Дафна и Лизета
Давно, как сон, забыты мной,
И их для памяти поэта
Хранит лишь стих удачный мой.

Чем девы робкой и стыдливой
Неловкость видеть, слышать стон,
Дрожать и миг любви счастливой
Ловить её притворной сон, —

Не слаще ль у прелестной Фанни
Послушным быть учеником,
Платить любви беспечно дани
И оживлять восторги сном.

К МАЛЬЧИКУ
Члена Дельвига
Мальчик, солнце встретить должно
С торжеством в конце пиров:
Принеси же осторожно
И скорей из погребов
Матерь чистого веселья,
Влагу смольную вина,
Чтобы мы, друзья похмелья,
Не нашли в фиале дна.

Не забудь края златые
Плющем, розами увить:
Весело в года седые
Чашей молодости пить,
Весело хоть на мгновенье,
Бахусом [50] Поправка рукой Пушкина. [Грёзами] наполнив грудь,
Обмануть воображенье
И в былое заглянуть.

ДАФНА
Мне минуло шестнадцать лет,
Но сердце было в воле;
Я думала, что целый свет
Лишь бор, поток и поле…
К нам юноша пришёл в село.
Кто он? отколь? — не знаю,
Но всё меня к нему влекло,
Всё мне твердило — знаю.
Его кудрявые власы
Вкруг шеи обвивались,
Как злак сияет от росы, —
Сияли, рассыпались;
И взоры пламенны его
Мне что-то изъясняли;
Мы не сказали ничего,
Но уж друг друга знали…
Как с розой ландыш, бел он был, —
Милее не видала;
Он мне прилежно говорил,
Но что? — не понимала.
Куда пойду — и он за мной,
Мне руку пожимая,
Увы! и ах! твердил с тоской,
От сердца воздыхая.
«Что хочешь ты?» — спросила я:
«Скажи, пастух унылый».
И обнял с жаром он меня
И тихо назвал милой…
И мне б тогда его обнять,
Но рук не поднимала:
На груди потупила взгляд,
Бледнела, трепетала.
Ни слова не сказала я…
За что ж ему сердиться?
Зачем оставил он меня
И скоро ль возвратится?

Как часто рифмачи подобны Таракану:
Похвальну песнь поют из денег, перстенька
Достойному хвалы, а вместе с тем — тирану, —
Но жаль, что нет для них лихого паука.

Лишь там над царскою главой
Народов не легло страданье,
Где крепко с Вольностью Святой
Законов мощных сочетанье и т. д.

ШАРРАДА
Слог первый мой везде есть признак превосходства,
Вторая часть нужна для пищи, для дородства,
Нередко и для книг, а чаще для бумаг,
Для лакомых она — источник лучших благ.
Что ж целое моё? — Всегда жилище власти,
И благо, где на нём, смирив кичливы страсти,
Спокойно восседит незыблемый закон :
Тогда ни звук оков, ни угнетённых стон
Не возмущают дух в странах, ему подвластных;
Полны счастливых сёл и городов прекрасных,
Любуются они красой своих полей,
И солнце, кажется, сияет им светлей…
Но горе, где, поправ священные законы,
Забыв свой долг, презрев граждан права и стоны,
Воссядет равный им с страстьми, а не закон:
Там вмиг преобратит строптивой властью он
В ничто — обилья блеск; луга и нивы — в степи,
И детям от отцов наследье — грусть и цепи,
И землю окропят потоки горьких слез,
И взыдет стон людей до выспренних небес.

ПОСЛАНИЕ К ДРУГУ
Напрасны все твои укоры
За то, что не трудясь живу
И, отвратя унылы взоры
От храма Талии, не рву
Тех лавров, коими бы можно
Себя столь лестно увенчать!
Упорен ты — итак, мне должно
Тебе причины рассказать
Моей холодности чрезмерной:
Хотя успех неимоверной
Провинциала наших дней
И спорил с леностью моей, —
Но, друг мой, что-то не по нраву
Мне сей блистательный успех;
И ныне, Авторов по праву,
Хоть суждено им громкий смех
Гостинодворских Ювеналов
Считать наградою за труд,
Хотя с партерных тож оралов
За крик их пошли не берут, —
Но лучше не писать решиться
И быть от славы вдалеке,
Чем за труды свои польститься
На браво громкое в райке.
Но ты мне возразишь, конечно,
Что труд мой был бы не таков,
Как многих. — Слушай, друг сердечной,
Я отвечать тебе готов.
Ты прав. Когда бы не химера
Одна могла меня польстить,
Что даже красоты Мольера
У нас я мог бы воскресить,
То не простительно бы было
Скрывать талант столь редкий мне,
Тогда б ничто не послужило
Мне оправданьем в сей вине;
Об этом я с тобой не спорю,
Но, знаешь ли, к твоей беде
(Быть может, к общему нам горю),
Что в уши нам жужжат везде
Не Дребедни и не Шмелёвы,
Ни Антиволгинской народ
(Хотя кусать они готовы,
Но им зажать нетрудно рот),
Но все, с которыми случайно
Я ни вступаю в разговор
О Талии, — что будто тайной
Есть рыцарей её собор,
Которые, сплетясь руками
И храм её обстав кругом,
Корзину с острыми словами
Всю опрокинули вверх дном,
И этим сором засыпают
Отверстия все между них,
Не укрепившись, не впускают
Во храм поэтов никаких.
Ты скажешь верно: «Люди эти
Всё это видели во сне»…
Ошибся: Рыцарей приметы
Описывают даже мне.
По ним ты можешь догадаться,
Что твой приятель поделом
Их храма должен опасаться
И даже сочинять — тайком.
Один из них — поэт известной,
Сатирик — сущий Кантемир,
Он с Талией по дружбе тесной
Смешит нередко целый мир,
В особом роде сочиняет
И песенок приятных склад
Из Русских песен выбирает,
На театральный строя лад.
Скажу: поэт — подобных мало
Доселе на Руси святой;
И сердце бы к нему лежало,
Да есть порок за ним другой:
Он тех лишь авторов ласкает
Из кандидатов молодых,
В которых ясно примечает,
Что проку ввек не будет в них…
Но если б гений в ком открылся
И тот, к советам бы певца
Прибегнув, у него просился
Искать лаврового венца
И показать на сцене свету
Своих талантов образец —
Тому хорошего совету
Не даст, как сказывают, жрец.
На буки бе переменяя,
И критикуя в пустяках,
И блеск таланта затемняя,
Тем удовольствует свой страх…
Вот вся молва о Президенте [53] Это всё говорится о кн. А. А. Шаховском. ,
Который храм на откуп взял.
Там речь зайдёт и об агенте,
Который издаёт журнал,
Что будто часто разъезжает
По городу и второпях
Бонмо отборны собирает,
Чтоб после поместить в листах,
Которых он собрав немало,
Не устрашится и назвать
(Подумав: «скрасит всё начало!»)
Комедиею актов в пять.
Ещё и о других довольно
Старались все мне напевать,
Но я, соскучившись, невольно
Был должен уши затыкать
И не могу не усумниться,
Мой друг, то правда или ложь?
Хочу тебя о том спроситься,
А многие толкуют тож.
Я не видал Провинциала,
Сам не могу о нём судить,
Быть может, зависть вымышляла
Сие, чтоб автору вредить.
Скажи мне мнение неложно,
О брат по Апполону мой!
Скажи — и ежели возможно
Противным друга успокой!
Уверь, что правдой Русь богата,
Что в ней открыт таланту путь,
Скажи: рукою Мецената
Меня в храм Талии введут.
Уверь, что наш поэт приятной
Таков и сердцем, и душой,
Что ложно шепчет мир развратной,
Что я обманут сей молвой,
Как стебль зелёный увядает
Неоживляемый росой,
Так часто гений исчезает
Под злобной зависти рукой.
Рассей моё недоуменье
И разгони мои мечты:
Тогда примусь за сочиненье,
Тебе известное — прости!