Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций [Книга 1]

В оседлых ареалах сельской местности в межвоенный период заметны два процесса. Во-первых, почти везде в странах Северной Африки расширились обрабатываемые площади и еще больше распространилось круглогодичное орошение (особенно в Марокко, Алжире, Египте и Судане). А во-вторых, традиционный и современный секторы сельского хозяйства в это время окончательно размежевались. На одном полюсе североафриканского села возникали крупные частные или акционерные владения, пользовавшиеся плодородной и орошаемой землей. Они принадлежали колонистам или европейским государствам и производили на экспорт хлопок, зерновые, вино, оливковое масло и фрукты. В них использовались тракторы и удобрения, а работали главным образом наемные рабочие, причем в ряде мест (в Магрибе) труд на земле чаще всего обеспечивался иностранцами. На другом полюсе находились малые и средние участки, которыми на общинных правах владели местные селяне. Обычно такие участки были менее плодородны, хуже снабжены водой, а их владельцы или арендаторы не имели ни достаточных для развития хозяйства объемов капитала, ни доступа к банковскому кредиту. Они выращивали зерновые, фрукты и овощи традиционными методами для своего потребления и для местного рынка.

Как в том, так и в другом случае население сельской местности становилось избыточным. Плодородная земля, да еще после внедрения удобрений и механизации, больше не нуждалась в большом количестве труда. На мелких же участках рост численности населения снижал и без того низкий подушевой доход. Кроме того, шариатская система наследования нередко разделяла малые участки на еще более малые, чем уменьшала их конкурентоспособность. Наконец, в Египте даже расширенные обрабатываемые площади долины Нила уже с трудом могли содержать выросшее сельское население. Избыток жителей сельской местности перемещался в города, причем скорость и масштабы этого перемещения были беспрецедентны. Кроме того, в межвоенную эпоху миграции североафриканских селян в города дали новый общественный результат. Раньше они пополняли городское население, часто сокращавшееся по причине войн и эпидемий. Теперь они непрерывно увеличивали его ряды, которые и сами быстро росли в силу успехов здравоохранения и сохранения стабильной политической обстановки. Поэтому население городов Северной Африки (особенно крупных) росло быстрее, чем население стран региона в целом. Здесь показателен пример Каира, который в 1917 г. имел население 800 тыс. человек, а в 1937 г. - 1 млн 300 тыс. человек. Другой пример - в 1900 г. менее чем 15% населения Египта жило в городах с населением более 20 тыс. человек, а в 1937 г. эта цифра составляла уже более 25%. Подобная же картина наблюдалась в Магрибе, где арабо-берберское население городов за двадцать межвоенных лет более чем удвоилось.

Мировой кризис 1929-1933 гг. и перестройка экономических связей Северной Африки оказали серьезное воздействие на баланс общественных сил в странах региона. Наиболее драматические социальные сдвиги произошли на селе. Крестьяне Судана, Египта, Магриба оказались в тяжелом положении вследствие кризиса, поскольку лишились возможности сбывать продукцию по ценам, покрывающим их расходы. В Магрибе эти обстоятельства дополнялись воздействием засухи 1933-1934 гг. Отсюда происходили голод, долговая кабала и бегство в города. Только сельская верхушка сумела приспособиться к новым условиям и перестроить свои хозяйства с учетом потребностей внутреннего рынка. Те же проблемы возникали перед городским населением, особенно местными рабочими: безработица в их среде росла, заработная плата снижалась, продолжительность рабочего дня увеличивалась. Серьезно пострадали городские кустари и ремесленники, поскольку платежеспособный спрос на их товары в 1930-е годы заметно сократился.

В том, что касается верхушки североафриканских обществ, мировой кризис произвел разносторонний эффект. От него главным образом пострадали торгово-предпринимательские круги, занимавшиеся посреднической деятельностью. Сокращение экспорта местных товаров и импорта из метрополий отразилось на их прибылях. Кризис нанес ущерб и владетелям земель, жившим по старинке и сдававшим их крестьянам на условиях натуральной издольщины. В годы кризиса крестьянство обнищало, и это в известной мере подорвало позиции арабских и берберских землевладельцев. Зато гораздо меньше пострадали от кризиса национальные производители товаров и услуг, работавшие на внутренний рынок. Кризисная конъюнктура на мировом рынке им даже помогла. За отсутствием импорта промышленных товаров из метрополии они заполняли эту брешь дешевыми товарами собственного производства; после массового разорения кустарей-ремеслен-ников они нанимали их в качестве рабочих-надомников; за счет падения цен на сырье и инструменты они снижали свои издержки и т. д. Поэтому в ряде стран (в Египте и Тунисе) арабские фабриканты в начале 1930-х годов не только сохранили свои предприятия, но даже расширили их. То же самое можно сказать об относительно крупных финансово-промышленных группах (например, таков был союз египетских предприятий, сплотившихся в 1920-е годы вокруг банка «Мыср»). Эти банковские группы меньше всего подверглись воздействию кризиса и оказались вполне способны выдержать его удары.

Все эти существенные сдвиги в североафриканских обществах и экономике отразились на политическом развитии стран региона. Но не меньшее влияние на политическое мышление берберов и арабов Магриба оказало крушение османского культурно-исторического пространства. После Первой мировой войны окончательно распалась имперская политическая структура, в пределах которой большинство народов Северной Африки жили в течение четырех столетий. С провозглашением Турецкой Республики ушла в историю и сама Османская династия. А ведь она рассматривалась арабами как блюстительница независимости исламского мира, и пусть ненадежная, но вес же защита против европейского владычества. Теперь у мусульман Египта, Судана и Магриба не было «своей» империи.

Первая мировая война породила множество новых мыслей и чувств у политически сознательных арабов и берберов. Раньше их борьба за независимость велась против Европы и иногда против Османов, а сами они воспринимали себя лишь как часть мусульманского мира. Теперь мысль о свободе получила новые измерения. Противник остался один - христианская Европа, но и воссоздание Халифата в XX в. тоже оказалось утопией. В 1920-е годы сначала в элитарном, а затем и в массовом сознании постепенно укрепляется понятие о свободе как самоопределении национальных общностей - египтян, тунисцев, марокканцев и т. д., т. е. идея создания арабских государств. В этом немалое влияние на североафриканцев оказал пример Турции и ее лидера Мустафы Кемаля Ататюрка. По сути дела он взял новый курс развития, альтернативный османскому имперскому пути: создал общество на основе национального сплочения, жестко разделил государство и религию и нарочито отвернулся от Востока, чтобы стать частью Запада. Успех Ататюрка, бросившего вызов Европе, возбуждал среди арабских и берберских верхов недовольство своим положением и желание к перемене своего политического статуса.