Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

В 7 часов вечера, 27 числа минувшего месяца, приехал за мною человек Пушкина. Александр Сергеевич очень болен, приказано просить как можно поскорее. Я не медля отправился. В доме больного я нашёл доктора Арендта и Сатлера. С изумлением я узнал об опасном положении Пушкина.

— Что, плохо, — сказал мне Пушкин, подавая руку. Я старался его успокоить. Он сделал рукою отрицательный знак, показывавший, что он ясно понимал опасность своего положения.

— Пожалуста, не давайте больших надежд жене, не скрывайте от неё, в чём дело, она не притворщица; вы её хорошо знаете; она должна всё знать. Впрочем делайте со мною, что Вам угодно, я на всё согласен и на всё готов.

Врачи, уехав, оставили на мои руки больного. По желанию родных и друзей П[ушкина], я сказал ему об исполнении христианского долга. Он тот же час на то согласился.

— За кем прикажете послать? — спросил я*

— Возьмите первого, ближайшего священника, — отвечал П[ушкин]. Послали за отцом Петром, что в Конюшенной. Больной вспомнил о Грече.

— Если увидите Греча, — молвил он, — кланяйтесь ему и скажите, что я принимаю душевное участие в его потере. [566]

В 8 часов вечера возвратился доктор Арендт. Его оставили с больным наедине. В присутствии доктора Арендта прибыл и священник. Он скоро отправил церковную требу: больной исповедался и причастился св. тайн. Когда я к нему вошёл, он спросил, что делает жена?

Я отвечал, что она несколько спокойнее.

— Она, бедная, безвинно терпит и может ещё потерпеть во мнении людском, — возразил он; — не уехал ещё Арендт?

Я сказал, что доктор Арендт ещё здесь.

— Просите за Данзаса, за Данзаса, он мне брат.

Желание П[ушкина] было передано доктору А[рендту], и лично самим больным повторено. Доктор А[рендт] обещал возвратиться к 11 часам. Необыкновенное присутствие духа не оставляло больного. От времени до времени он тихо жаловался на боль в животе, и забывался на короткое время. Доктор А[рендт] приехал в 11 часов. В лечении не последовало перемен. Уезжая, доктор А[рендт] просил меня тотчас прислать за ним, если я найду то нужным. Я спросил П[ушкина], не угодно ли ему сделать какие-либо распоряжения.

— Всё жене и детям, — отвечал он. — Позовите Данзаса.

Д[анзас] вошёл. П[ушкин] захотел остаться с ним один. Он объявил Д[анзасу] свои долги. Около четвёртого часу боль в животе начала усиливаться, и к пяти часам сделалась значительною. Я послал за А[рендтом], он не замедлил приехать. Боль в животе возросла до высочайшей степени. Это была настоящая пытка. Физиономия П[ушкина] изменилась: взор его сделался дик, казалось глаза готовы были выскочить из своих орбит, чело покрылось холодным потом, руки похолодели, пульса как не бывало. Больной испытывал ужасную муку. Но и тут необыкновенная твёрдость его души раскрылась в полной мере. Готовый вскрикнуть, он только стонал, боясь, как он говорил, чтоб жена не услышала, чтоб её не испугать.

— Зачем эти мучения, — сказал он, — без них я бы умер спокойно.

Наконец, боль, повидимому, стала утихать, но лицо ещё выражало глубокое страдание, руки попрежнему были холодны, пульс едва заметен.

— Жену, просите жену, — сказал П[ушкин].

Она с воплем горести бросилась к страдальцу. Это зрелище у всех извлекло слёзы. Несчастную надобно было отвлечь от одра умирающего. Таков действительно был П[ушкин] в то время. Я спросил его, не хочет ли он видеть своих друзей.

— Зовите их, — отвечал он.

Жуковский, Вьельгорский, Вяземский, Тургенев и Данзас входили один за другим и братски с ним прощались.

— Что сказать от тебя царю? — спросил Жуковский.

— Скажи, жаль, что умираю, весь его бы был, — отвечал П[ушкин].

Он спросил, здесь ли Плетнёв и Карамзина. Потребовал детей и благословил каждого особенно. Я взял больного за руку и щупал его пульс. Когда я оставил его руку, то он сам приложил пальцы левой своей руки к пульсу правой, томно, но выразительно взглянул на меня и сказал:

— Смерть идёт.

Он не ошибался, смерть летала над ним в это время. Приезда Арендта он ожидал с нетерпением.

— Жду слова от царя, чтобы умереть спокойно, — промолвил он.

Наконец, доктор А[рендт] приехал. Его приезд, его слова оживили умирающего. В 11-м часу утра я оставил П[ушкина] на короткое время, простился с ним, не полагая найти его в живых по моём возвращении. Место моё занял другой врач.

По возвращении моём в 12-ть часов пополудни, мне казалось, что больной стал спокойнее. Руки его были теплее и пульс явственнее. Он охотно брал лекарства, заботливо спрашивал о жене и детях. Я нашёл у него доктора Даля. Пробыв у больного до 4 часу, я снова его оставил на попечение д[октора] Д[аля] и возвратился к нему около семи часов вечера. Я нашёл, что у него теплота в теле увеличилась, пульс сделался гораздо явственнее, и боль в животе ощутительнее. Больной охотно соглашался на все предлагаемые ему пособия. Он часто требовал холодной воды, которую ему давали по чайным ложечкам, что весьма его освежало. Так как эту ночь предложил остаться при больном д[октор] Д[аль], то я оставил П[ушкина] около полуночи.

Рано утром 29 числа я к нему возвратился. Пушкин истаевал. Руки были холодны, пульс едва заметен. Он беспрестанно требовал холодной воды и брал её в малых количествах, иногда держал во рту небольшие куски льду, и от времени до времени сам тёр себе виски и лоб льдом. Доктор А[рендт] подтвердил мои и д[октора] Д[аля] опасения. Около 12 часов больной спросил зеркало, посмотрел в него и махнул рукою. Он неоднократно приглашал к себе жену. Вообще все входили к нему только по его желанию. Нередко на вопрос: не угодно ли вам видеть жену, или кого-либо из друзей, — он отвечал:

— Я позову.

Незадолго до смерти ему захотелось морошки. Наскоро послали за этой ягодой. Он с большим нетерпением её ожидал, и несколько раз повторял:

— Морошки, морошки.

Наконец привезли морошку.

— Позовите жену, — сказал Пушкин, — пусть она меня кормит.

Он съел 2—3 ягодки, проглотил несколько ложечек соку морошки, сказал — довольно, и отослал жену. Лицо его выражало спокойствие. Это обмануло несчастную его жену; выходя, она сказала мне: «Вот увидите, что он будет жив, он не умрёт».

Но судьба определила иначе. Минут за пять до смерти, П[ушкин] просил поворотить его на правый бок. Даль, Данзас и я исполнили его волю: слегка поворотили его и подложили к спине подушку.