Михаил Будыко - Путешествие во времени [Сборник эссе]

Из этого примера видно, что преавстралопитеки находились бы в относительной безопасности при частых встречах с крупными хищниками, если бы они могли их убивать или опасно ранить в двух случаях из тысячи нападений на них хищников. При достижении такого уровня эффективности защиты преавстралопитеков систематическое преследование их хищниками было бы невозможно.

Однако даже такая сравнительно невысокая частота побед преавстралопитеков могла быть обеспечена только при значительном изменении их техники защиты по сравнению с лесными человекообразными обезьянами. Леопарды обычно не решаются нападать на взрослых шимпанзе, так как в этом случае был бы явно превзойден предел допустимого риска. Однако трудно представить, что шимпанзе мог бы нанести тяжелый ущерб льву, — это, вероятно, является одной из причин несовпадения основной части ареалов распространения указанных животных.

Представляет интерес сравнение стратегии поведения стада обитающих в саванне павианов при приближении к ним леопарда или льва. В первом случае стадо собирается в тесную группу, впереди которой находятся крупные самцы. Леопард обычно отказывается от нападения на эту группу. При появлении льва павианы не пытаются сопротивляться и разбегаются в разных направлениях, что делает возможным уничтожение львом одной обезьяны. Пока он ловил эту обезьяну, другие успевают удалиться от него на безопасное расстояние.

Подобный прием самозащиты, по-видимому, допустим для павианов, коэффициент рождаемости которых заметно больше коэффициента рождаемости человекообразных обезьян. Очень сомнительно, чтобы преавстралопитеки при их низком коэффициенте рождаемости могли пользоваться подобной стратегией.

Характер действий преавстралопитеков при столкновении с крупными хищниками был, вероятно, аналогичен действиям шимпанзе, которых в условиях эксперимента помещали в одну клетку с леопардом, отделенным от обезьян решеткой. В другом варианте сходного эксперимента группа живущих в заповеднике шимпанзе неожиданно встретила выставленную модель леопарда. Во всех случаях шимпанзе атаковали леопарда, бросая в него палками и другими предметами. Нападая на модель леопарда, шимпанзе нанесли по этой модели ряд сильных ударов ветками деревьев. Характерно, что нападающие шимпанзе стояли на задних конечностях и активно действовали передними.

Можно думать, что преавстралопитеки, имевшие большой опыт охоты на разнообразных животных, в подобной ситуации действовали бы гораздо более умело. Они, подобно стайным хищникам, напали бы на опасное для них животное одновременно с разных сторон, и вместо сравнительно безвредных ударов случайно подобранными ветками деревьев использовали бы простейшие орудия — заостренные палки, при помощи которых можно было наносить крупные раны нападающему хищнику. В подобном столкновении достаточно сильный хищник мог уничтожить одного или всех своих противников, но такая форма охоты была бы для него гораздо более опасной по сравнению с охотой на традиционную добычу — копытных животных.

Момент времени, когда совершенствование техники защиты предков человека от крупных хищников сделало охоту на них для этих хищников нерациональной, можно считать соответствующим переходу предков человека от стадии, связанной с лесными опушками всеядной обезьяны к стадии обитающего в саванне преавстралопитека.

Говоря о хищниках, с которыми сталкивались преавстралопитеки, следует пояснить, что в эпоху их существования ни львов, ни леопардов еще не было. Однако при обилии растительноядных животных в африканской саванне место современных хищников занимали сходные с ними в экологическом отношении многочисленные другие животные, среди которых заметное место занимали саблезубые хищники, похожие на леопарда животные из группы кошачьих, разнообразные гиены, иногда достигавшие крупных размеров.

Важнейшее значение для экологии преавстралопитеков имела возможность применения созданной имя техники защиты от крупных хищников для охоты на средних, а в дальнейшем и на крупных растительноядных животных. Стратегия такой охоты, однако, должна была сильно отличаться от стратегии защиты от хищников. Если во втором случае был допустим громадный риск для членов группы защищающихся преавстралопитеков, в первом случае допустимый риск определялся теми же правилами, как и для охотящихся хищников.

При этом, так как коэффициент рождаемости у антропоидов меньше, а время развития детенышей больше, чем у крупных хищников, допустимый риск при единичной охоте на крупных животных для преавстралопитеков был значительно меньше 0,002.

Таким образом, охота на более или менее крупных животных для предков человека была доступна только при условии очень малой вероятности гибели кого-либо из охотников. Подобное условие могло быть выполнено при значительном прогрессе применяемых охотниками орудий и при использовании особенно эффективных методов охоты.

Эволюция мозга. В изучении антропогенеза центральное место занимает вопрос о причинах прогрессивного развития высшей нервной деятельности у предков человека. Трудность такого вопроса видна из возникновения разногласий между основоположниками эволюционной теории Дарвином и Уоллесом в отношении возможности объяснения этого процесса как следствия естественного отбора наиболее приспособленных организмов.

Перспектива возникновения человека появилась при увеличении размера и усложнении головного мозга у млекопитающих по сравнению с другими классами позвоночных. Материалы исследований эволюции мозга подтверждают, что у большинства животных объем мозга пропорционален объему их тела в степени 2/3. Это указывает на тесную связь объема мозга с размером поверхности тела, где размещены, в частности, органы чувств. Коэффициенты пропорциональности указанной зависимости существенно различаются для разных групп животных. Для современных млекопитающих этот коэффициент в среднем несколько больше, чем для птиц, и гораздо больше, чем для рыб, амфибий и рептилий.

Размер головного мозга часто характеризуется коэффициентом энцефализации, который равен отношению объема мозга к условному объему, определяемому как произведение некоторого заданного параметра на объем тела, возведенный в степень 2/3. Считая средний коэффициент энцефализации для современных млекопитающих равным 1,00, Джерисон в своих работах установил, что для архаичных млекопитающих начала кайнозойской эры этот коэффициент равен 0,25, для млекопитающих середины кайнозоя — 0,50. На протяжении всей кайнозойской эры коэффициент энцефализации для хищных животных был заметно больше, чем для растительноядных.