Сергей Нилус - Собрание сочинений - Том 3

Но одной чистоты недостаточно для человека: ему нужно оживление, вдохновение. Так, — чтоб светил фонарь, недостаточно чисто вымытых стекол, нужно, чтоб внутри его зажжена была свеча. Так сделал Господь с учениками Своими. Очистив их Истиною, Он оживил их Духом Святым, — и они соделались светом для человеков. До приятия Духа Святаго Апостолы не были способны научать человечество, хотя уже и были чисты.

Такой ход должен совершиться с каждым христианином, христианином на самом деле, а не по одному имени; сперва очищение Истиною, а потом просвещение Духом.

Правда, есть и у человека врожденное вдохновение, более или менее развитое, происходящее от движения чувств сердечных. Истина отвергает это вдохновение, как смешанное, умерщвляет его, чтоб Дух, Пришедши, воскресил его в обновленном состоянии. Если же человек прежде очищения Истиною будет руководствоваться своим вдохновением, то он будет издавать для себя и для других не чистый свет, но смешанный, обманчивый, потому что в сердце его живет не простое добро, но добро, смешанное со злом более или менее. Всякий взгляни в себя и поверь сердечными опытами слова мои! — Они точны и справедливы, скопированы с самой натуры.

Применив эти основания к книге Гоголя, можно сказать, что она издает из себя и свет и тьму. Религиозныя его понятия неопределенны, движутся по направлению сердечнаго вдохновения неяснаго, безотчетливаго, душевнаго, а не духовнаго. Он писатель, а в писателе непременно «от избытка сердца уста глаголют», или: сочинение есть непременная исповедь сочинителя, по большей части им не понимаемая, а понимаемая только таким христианином, который возведен Евангелием в отвлеченную страну помыслов и чувств, в ней различил свет от тьмы; книга Гоголя не может быть принята целиком и за чистые глаголы Истины. Тут смешение; тут между многими правильными мыслями много неправильных.

Желательно, чтоб этот человек, в котором заметно самоотвержение, причалил к пристанищу Истины, где начало всех духовных благ.

По этой причине советую всем друзьям моим заниматься по отношению к религии единственным чтением — святых Отцов, стяжавших очищение и просвещение по подобию Апостолов, потом уже написавших свои книги, из которых светит чистая Истина и которыя читателям сообщают вдохновения Святаго Духа. Вне этого пути, сначала узкаго и прискорбнаго для ума и сердца, — всюду мрак, всюду стремнины и пропасти! Аминь.

Письмо твое от 31 октября получил, и порадовался известию, что новый митрополит расположился к Сергиевой пустыне и ея настоятелю искренне желаю, чтоб это расположение пришлось и упрочилось для блага обители, для мира и спасения живущих в ней, и для самаго святителя, который впервые в жизни своей имеет дело с монашествующими, понимающими монашество. Оттолкнуть от себя монахов и разогнать очень легко, а собрать и образовать — весьма трудно, даже невозможно без особеннаго дара Божия. О. Архимандрит Моисей известил меня о кончине старца иеросхимонаха Макария и просил брошюру сочинения о. Леонида Кавелина. Оптина лишилась души своей. О. Макарий хотя и был наиболее телесным исполнителем заповедей, но имел любовь к ближнему и ею поддерживал братство. Он незаменим по моему мнению и взгляду!... Св. Исаак Сирский сказал, что телесное делание без душевнаго к разуму Божию приближаться не может, а весьма способно к доставлению мнения о себе... Оскудело монашество, и еще более должно оскудеть. Спасаяй да спасет свою душу. Всей братии мой усерднейший поклон.

Епископ Игнатий.

15 ноября 1860

Начало письма моего будет ответ на конец твоего от 8-го ноября. Невозможно среди молвы удерживать свое настроение в одинаковом положении, как это возможно в уединении. Впрочем, и в уединении случаются уклонения, производимыя страстями падшаго естества, которыя не могут не проявлять своего присутствия в человеке. На эти изменения должно смотреть благоразумно, как бы на перемены погоды, по сравнению, сделанному пр. Макарием Великим, и не оставаться долго в увлечении, скорее выходить из него.

Потрудись передать П. В., что я хотя и не знаком с нею лично, но по духу весьма знаком и очень радуюсь ея знакомству с Оптинскими старцами. Судьбы Божия — непостижимы, но по человеческому суждению нельзя довольно не пожалеть о кончине о. Макария Оптинскаго. Этот человек был неоцененное сокровище для христиан, живущих среди мира. Он был приготовлен и предназначен для того служения, которое проходил. Простота и свобода в обращении, любовь и смирение врожденныя, образование себя чтением Отеческих книг, повиновением искусным старцам дали ему возможность рано сделаться духовником и наставником, а долговременный опыт усовершил его в этом служении. Совет его А; В. был бы существенно полезным.

Мой путь был совсем другой: я был часто и подолгу болен, подолгу не выходил из своей келлии, терпел много неприятностей. Все это отделяло меня от общества человеческаго и сосредоточивало в себе. Такое душевное положение лишило меня знания человеков. Чем далее иду путем жизни, тем более удаляется от меня это знание, потому что иду очень одиноко. Тебе известно, что и монах тогда только может взойти в сношение со мною, когда очень, очень приглядится ко мне.

Странное дело! Когда мое самовоззрение увидят написанным, тогда оно нравится. Почему? Потому что привлекает также к самовоззрению. Полагаю, что о. Антоний Бочков может быть гораздо удовлетворительнее меня: он гораздо знакомее меня с человеками. Если же А. В. угодно будет что написать мне через П. В., то я сочту обязанностью своею отвечать тем же путем, что Богу угодно будет даровать в ответ.

Репный сок очень сильно гонит мокроты золотушныя и ревматическия. Советы с врачами отлагаю до весны. Хотел бы не лечиться вовсе — отвлекает от духовнаго делания.

Епископ Игнатий.

22 ноября 1862

Составлено для своих келейных воспоминаний о Старце очевидцем, монахом Порфирием

Здесь впервые публикуется ряд рукописей Оптинского архива, тематически связанных с книгой Сергея Нилуса «Святыня под спудом». Рукописи эти представляют собою сборник-конволют, в котором содержатся произведения, переписанные на почтовой бумаге почерками писцов и переплетенный в мастерской обители. Рукопись претерпела все бедствия Оптинского архива, некогда весьма значительного по объему и драгоценного по своему составу. В его корпусе были рукописные книги, переписка Оптинских старцев, разного рода документальные и архивные материалы. Рукописные листы сшиты в тетради и переплетены.