Сергей Нилус - Собрание сочинений - Том 3

29 сентября 1867 г.

Милая и дорогая N. N.

Не могу выдержать, чтобы не написать Вам о том впечатлении, которое произвело на меня посещение Оптиной Пустыни! Никогда в жизни моей не провела таких дней.

После Вашего отъезда, в тот же день, в 2 часа отправились мы в Скит. Батюшка позвал меня первую и беседовал со мною более двух часов; на другой день исповедовалась тоже более двух часов и вышла от него совершенно перерожденная. Найти в человеке столько доброты, участия, ласки — никогда не думала я, чтобы подобные люди могли быть на земле. Я открыла ему всю душу свою, он назвал меня своею дочерью — и я люблю его теперь более всех на земле; все другие мои привязанности земные обратились в прах. Чтобы быть достойной называться его дочерью, готова на все жертвы, на все испытания в жизни; душа моя узнала, что такое духовная радость! Я пробыла в Пустыни три дня, долее, чем предполагала — не в силах была уехать. И остальные дни была осчастливлена беседой с ним два раза в день. Он мне позволил быть у него после ранней обедни и в два часа и всякий раз не только позволял говорить с ним сколько хочу, но даже вызывал на откровенность. Да, это не человек, а Ангел во плоти; что за терпение, что за кротость, что за любовь к человечеству! Можно только удивляться и молиться. Я счастлива и покойна — и это состояние души продолжается до сих пор; берегу я это чувство, как скупой золото.

Приехала домой — жизнь приняла обыденный порядок, но присутствую я здесь только телом: душа моя, все мысли — там. Позволил мне писать к нему, и сегодня отправила письмо. Теперь живу одною мыслию — опять побывать там. Получила разрешение поехать туда по первому пути (муж мой тоже сбирается ехать со мной).

Если бы в моей воле было, я бы собрала всех, кого только знаю, и повезла бы туда. Мне кажется, кто там хоть раз был и ощутил эту радость — не может остаться дурным человеком. Я смеялась над Вами, что Вы проливали столько слез; я сама ревела, прощаясь с Батюшкой, и до сих пор не могу вспомнить о нем без слез...

Счастливы Вы, что так близко живете от такого святого места. Вы не можете представить, как я благодарю судьбу, что встретила Вас там; Вы мне дали случай познакомиться с Батюшкой. Он Вас (обоих) очень любит и много о Вас говорил со мною; по милости Вашей и меня приютил.

(Помучились мы на порядках, возвращаясь домой — дожди и грязь, так, что в Серпухове решилась бросить экипаж и приехала домой по железной дороге...)

Прошу Вас, хоть и редко, пишите ко мне, всегда рада буду иметь о Вас известие, да к тому же Вы ближе, чем я, к Обители, более имеете там знакомых.

Меня ужасно тревожит здоровье Батюшки. Ну как он занеможет, а я, живя вдали, и не узнаю об этом. Милая N., дайте мне слово, что если Вы узнаете что-нибудь неблагополучное, чего сохрани Бог, то тотчас напишете мне — я всё брошу и приеду!

Один благочестивый инок Святыя Афонския Горы, который по смирению не называет себя по имени, описывает о себе следующее бывшее ему видение. Седьмого марта 1854 года, вставши в полночь, чтобы идти к утрени, и Пришедши в церковь, когда братия читала полунощницу, стал я в форме на свое место и размышлял, как Спаситель наш пришел в мір сей и, воплотившись от Пресвятыя Приснодевы Марии, принял столько трудов из любви к нам, человекам.

Находясь в сих мыслях, пришел в столь сильное умиление, что слезы, как ключи воды, текли из глаз моих. Причем, читая умственную молитву Иисусову: Господи Иисусе Христе, Сыне Божии, помилуй мя,пришел в большее еще умиление, а любовь к Богу пылала в сердце моем, как огнь. В это время вижу я лестницу, которой один конец начинался в моем сердце, а другой досягал до небес. И хотя видел церковь и братию, читавших правило утреннее, но молиться не мог, и, опустивши в форме доску, сел на оную. В ту минуту ничего я уже не видел внешнего, ни церкви, ни братии, а видел прекрасный луч, освещенный столь лучезарным светом, что, казалось, он происходил как бы от многих солнцев, причем луч сей испещрен был цветами необыкновенной красоты. Смотря с удивлением на сей луч, которому подобного никогда не видал, и не постигая, как зашел на оный, увидел на нем множество мужей, кои все были в монашеском одеянии, но не в черном, а в светло-злато-сияющем белом одеянии, и на главах их были венцы, сияющие необыкновенною красотою.

Идя по сему лугу, увидел я другое собрание: тут все были молодые, и одеяния на них были воинские. Когда я подошел к ним ближе, они отошли от меня и говорили между собою как бы в один голос: кто из нас желает взять этого брата и довести до Царя? Тогда один из них, Воин, как бы полководец, величественного и могущественного вида, превосходивший всех славою и светом, как бы луна между звездами, сказал: «Я возьму его и провожу». И назвал меня по имени. «Вы знаете, — продолжал он, — как он любит меня и молится мне, и что много раз я ходатайствовал у Царя за эту душу». Услышавши это, я подумал, кто таков этот Воин, которому подобного в красоте и величии никогда не видал, и как он знает мое имя? Тогда Воин, приблизившись ко мне, сказал: «Брат, — и назвал меня по имени, — я знаю, что ты любишь Царя и меня любишь, а потому я и провожу тебя к Нему». На что я отвечал ему, что я недостоин видеть Царя и какой это Царь, о котором он говорит. «Ты спрашиваешь, — сказал Воин, — какой это Царь, а между тем, не зная Его, любишь, а также любишь и меня, хотя и меня не знаешь, а потому и должен идти со мною к Царю».

Не находя слов отвечать ему, я пошел за ним по тому лугу, который видел, и думал, какой это воин, который так меня любит и так много для меня делает? И хотел спросить его имя, но совестился и думал, что узнаю после, спустя немного времени. Окончился этот луг, направо коего увидел я две высокие стены и посреди них весьма узкую дорогу. Воин пошел по этой дороге прямо, а я боялся. Заметя это; он остановился и сказал: «Брат! Для чего ты боишься идти за мною? Знай, что этот страх происходит от того, что ты не творишь Иисусовой молитвы: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя,которую всякий христианин должен творить при каждом своем дыхании». Услыша это, я начал умственно читать сию молитву, и вдруг разлилось в душе моей великое умиление. И сама молитва начала изливаться от души моей, и сделалось мне не только мирно и спокойно, но и сердце мое начало пылать и гореть любовию к Богу, почему и весь страх и боязнь совершенно от меня отошли. Тогда Воин, остановясь, сказал: «Брат, вижу что ты теперь спокойнее. Если хочешь иметь всегда мир, какой имеешь теперь, не должен быть ленивым, но часто творить молитву Иисусову. И каждый человек, который хранит сию молитву, очищается душой от всякого греха и вкушает сладость любви Божией, как и ты теперь несколько вкусил оной, но доселе обленился и оставил совершенно сию молитву. Почему и приказываю никогда не оставлять её и каждый вечер исповедовать духовнику все помыслы хорошие и нехорошие». Сказав это, он пошел прямо по узкой дороге, а за ним последовал и я. Когда мы дошли до средины дороги, увидел я на верху стены большой Крест. Дошедши до Креста, Воин, остановясь пред ним, осенил себя троекратно знамением Святаго Креста и, поклонившись три раза Кресту, сказал тропарь: Кресту Твоему покланяемся, Владыко, и Святое Воскресение Твое славим.По учинении сего он сказал мне, чтобы и я делал то же, что он делает. И после сего пошел далее.