Сергей Нилус - Собрание сочинений - Том 3

У о. Порфирия обнаружилась тифозная горячка: жар в голове, сухой кашель — вся простуда пала на легкие. К груди припустили пиявок, наложили на нее пластырь, к шее поставили мушки. Г. Плетнер старался усердно, приезжал каждый день утром и вечером и обнадеживал, что болезнь не так опасна и так пройдет. Но о. Порфирий не внимал уверениям и с утра понедельника решительно повторял, что ему непременно должно умереть между 14-м и 17-м сего месяца. 13-го его особоровали св. елеем и приобщили Св. Таин. С примерным смирением и самоукорением он у всех испрашивал прощения и молитв. На вопрос старца своего, отца Амвросия, почему он знает, что ему должно умереть между 14-м. и 17-м числом, о. Порфирий ответил:

— Так говорят у затворника, отца Илариона.

Сей затворник, 90-летний Старец, давно

знакомый о. Порфирию, живет в Лебедянском уезде за 300 верст от нашей обители.

— Отец Иларион послал мне с Анной Васильевной рубашку и масло и приказал поспешить. Что ж это не несут ко мне?

Эти слова о. Порфирий повторял в понедельник и во вторник. Всем казалось, что он это говорит в бреду от сильного жара в состоянии беспамятства. Это тем более представлялось вероятным, что затворник, находясь за 300 верст от больного, не мог ни от кого в один день получить известия о болезни о. Порфирия. Но в среду 14 марта, утром, к удивлению всех, приехала в нашу обитель Анна Васильевна Андреевская (урожденная Гессе), козельская помещица, и прислала со своим человеком в келью к о. Порфирию посланные ему затворником о. Иларионом рубашку, пузырек деревянного масла и кусок ржаного хлеба. Госпожа Андреевская при этом сказывала, что она отправлялась по усердию своему к затворнику Илариону, не зная ничего об о. Порфирии, а отец Иларион в беседе с нею говорил... 11и дал отвезти о. Порфирию рубашку, масло и хлеб и, улыбнувшись, советовал ей поспешить к нам, сказав:

— Еще захватишь ли его?

Она приняла эти слова за шутку, а приехавши в обитель, убедилась в прозорливости о. Илариона.

14-го пополудни о. Порфирий надел на себя присланную рубашку затворника. Вечером он прощался с братией, попросил к себе отца игумена, объяснил ему свои желания и распоряжения относительно вещей и дел по занятиям и испросил у него последнее прощение и благословение, сказав о близкой своей кончине.

В ночь с 14-го на 15-е, в три часа пополуночи, в начале утрени, о. Порфирий просил удостоить его приобщения Св. Таин, и, когда иеромонах Паисий приобщил его и предложил запить теплотою, о. Порфирий ответил:

— Нет, батюшка! В моем положении легко может возмутиться рвота.

Это были последние слова его. Тут же на лице его заметили отображение некоего благодатного утешения: лицо его, бывшее от жара красным, сделалось вдруг бело и приятно, дыхание же тихо и кратко. Отец Паисий начал читать отходную, и в половине чтения отходной о. Порфирий тихо и незаметно успе о Господе до последней трубы Архангела...

Вот и дни великие Великой Четыредесятницы преполовились! Дожили, по милости и долготерпению Божию, до повторительного чтения Великого канона св. преподобного Андрея Критского: сегодня стояние в честь и славу преподобной матери нашей Марии Египетской. Душа моя, душа моя, возстани! что спиши?..

Стихи эти принадлежат перу вдохновенного Самим Богом трудника Его на ниве Христовой, Алтайского миссионера, архимандрита Макария. Выписываю их в свои заметки, как дар чистой, христианской поэзии, как утешительный отзвук великих и радостных дней Св. Четыредесятницы, приготовляющей сердце наше к приятию и вмещению в себя победного торжества Воскресения Христова.

Батюшка старец, отец Макарий, получил письмо из Томска, из тех сибирских краев, где подвизался автор вышеприведенного стихотворения. Пишет ему монах с Афонской горы, Парфений, живущий в Томске при архиерейском доме. Этот Парфений проездом был у нас в монастыре и в Скиту в 1837-1838 году. В письме своем он между прочим описывает сказанное при нем архиерею миссионером — протоиереем с Алтая, что на Алтае один крестьянин искал лошадей своих по лесам и дебрям. Удалившись незаметно в непроходимые места, крестьянин этот достиг в дремучем лесу горы. Пройдя по глубокой расселине, он увидал поляну, на которой земля оказалась вскопанной, и на ней были устроены гряды. Крестьянин удивился и подумал: кто бы мог сюда зайти? Оглядевшись кругом, он заметил в горе пещеру и в ней — дверь. Он пошел по направлению к пещере, и тут к нему из пещеры навстречу вышел человек, совершенно нагой, весь обросший волосами, препоясанный каким-то рубищем.

Оба они испугались друг друга и стали креститься. Пустынник спросил:

— Кто ты? дух или человек?