Сергей Нилус - Собрание сочинений - Том 2

В селе Троекурове жил и подвизался великий старец, Иларион Троекуровский. Слава о его богоугодной жизни, молитвенных подвигах и прозорливости была достоянием не одного только Тамбовского края, но и далеко за его пределами. К нему некогда обращался за советом в положении, подобном моему, о. Амвросий

Оптинский, когда еще был учителем Липецкого Духовного училища, и от него он и получил указание той обители, где впоследствии и было прославлено Имя Божие в житии этого великого Оптинского Старца. «Ступай в Оптину, — сказал о. Иларион о. Амвросию, в то время еще Александру Михайловичу Гренкову, — и будешь в Оптиной опытен...» К этому-то Божьему угоднику я и решил обратиться за подобным же советом, положив в своем сердце от него уже не уклоняться, что бы мне ни представилось потом на пути моем...

— Бог благословит: ступай в Лебедянский монастырь! — сказал мне затворник Иларион.

Во мне тотчас же заговорил дух противоречия:

— Зачем же, батюшка, мне туда, когда я уже жил в Оптиной?

Минуты три-четыре помолчал Старец и опять повторил:

— Поступи сперва в Свято-Троицкий Лебедянский, а тогда и в Оптинскую Пустынь.

Я продолжал недоумевать, а Старец мне три или четыре раза повторил:

— Да! это так: сперва — в Троицкий Лебедянский, а тогда уже в Оптину Пустынь.

Тут я вспомнил свое видение Старца, молящегося в саду в келье, и мне ясно представился сруб мой в монастырском саду и мое первое в нем пребывание. Короче сказать, я узнал место — и решился последовать совету старца Илариона.

Так началась вторая половина моей жизни.

Слава и благодарение благому Господу: слова и предсказания блаженной памяти старца моего, иеросхимонаха Макария, сбылись в полном смысле слова, и я, за святыми его молитвами, поступил наконец в монастырь в то самое время, когда, казалось, утрачена была всякая надежда выйти мне из міра. Но «невозможное от человек, возможно от Бога», и, воистину, сверх чаяния открылся мне путь к иночеству, как некогда и писал мне старец Макарий.

Передал я сестру свою, Поленьку, брату в Москве, и она, как я уже сообщал, отправилась в Темир-Хан-Шуру; сестре Екатерине устроил место в Троекуровской женской общине 4 4 Теперь монастырь. и сам с 27-го на 28 июля 1860 года поступил в Свято — Троицкий Лебедянский монастырь. Настоятельствовал там в то время казначей, он же духовник мой, о. Иоасаф, который, склонившись на мои просьбы, обусловил мое поступление в монастырь тем, что торжественно перед святой иконой обещал никогда не посылать меня в мір, особенно же с певчими «в ход» с иконой Пресвятой Троицы. Кто знает тяжесть соблазнов для новоначальных иноков этого послушания, тот поймет, почему, при всем ревностном моем желании служить Богу в иноческом звании, я на первых же порах своего поступления в монастырь решился отказаться от одного из монастырских послушаний.

Торжественно обещал мне настоятельствующий исполнить мою просьбу, но... впоследствии изменил своему слову...

Угодно было Господу в недоведомых путях Своих моего спасения подвергнуть в этом монастыре пыл мой и ревность к духовному подвигу тяжким испытаниям и через горнило величайших искушений провести меня до той святой и тихой пристани 5 5 Скит Оптиной Пустыни. , возлюбленной духу, в которой я пишу теперь, благодарно вспоминая все, казавшееся мне злом монашеского моего прошлого.

За Тебя умерщвляют нас всякий день; считают нас за овец, обреченных на заклание, но всё сие преодолеваем силою Возлюбившего нас (Рим. 8, 36-37).

«Кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему?..»

Когда я шел в обитель, на дороге к ней заблаговестили в большой колокол ко всенощному бдению, а подходил я к святым воротам — зазвонили во все, и со слезой величайшей признательности к Виновнику моего освобождения я вступил наконец в святую обитель с тем, чтобы уже никогда более не возвращаться в мір.

Уже на первых порах моего вступления в монастырь мне пришлось искать благоволения того міра, от которого я так хотел убежать; пришлось об отведении мне кельи просить не настоятеля, а... вдовствующую лебедянскую купчиху Ф...ю С...у, дом которой был в близких отношениях с настоятелем, и просьбы ее имели большое влияние на его волю. Келлия была мне отведена на верху корпуса большой трапезной залы.

Послушание мне было благословлено ко свечному ящику, на этом послушании я пробыл три года.

Недолго, однако, наслаждался я миром и спокойствием в стенах святой обители: исконный враг рода человеческого вскоре омрачил дни мои печалью. Сказано же: «Чадо, аще приступаеши работать Господеви, уготови душу твою во искушение».

Не прошло и трех месяцев со дня моего вступления в монастырь, как постигло меня уже второе по счету искушение. (Первым я считаю то унижение, которому пришлось подвергнуться, прося отвода мне кельи у мирянки.) Стояли дни Покровской ярмарки. В монастыре было много именитого и благочестивого купечества, и свечная выручка была более 200 рублей серебром. Стоял я у ранней Литургии и, видя все умножающуюся выручку — свечную и кошельковую, подумал я: дай-ка я ее всю перенесу после обедни в Троицкую церковь: двери там старинные, прочные, железные со внутренним замком, да еще и другим прочным замком запираются, с накладной старинной цепью. Здесь же, думаю я, и двери плохи, и замок плохой, слабый — как бы не ввести кого во искушение грехом святотатства. Задумано — сделано: во время вечерни незаметно для других перенес я всю выручку в Троицкую церковь, оставив в Покровской только для сдачи рублей двадцать пять.

На этот раз предчувствие мое меня не обмануло: на другой день, во время утрени, пошел пономарь Николай в Покровскую церковь для приготовления необходимого к служению ранней Литургии и к ужасу своему увидел в притворе храма, что входные двери в церковь растворенны, замок сбит и валяется на полу, а свечной ящик взломан, свечи повыкиданны и разбросанны, и с ними кое-где медные деньги. Побежал перепуганный пономарь к настоятелю, настоятель послал гонца за мной, и мы втроем могли только убедиться в одном, что были в св. храме грабители и что они бесследно скрылись. Я сказал настоятелю, что выручки было более 200 рублей, и он, во избежание следствия, строго-настрого запретил и мне, и пономарю разглашать о случившемся. Очень обрадовался настоятель, что я догадался припрятать выручку в верное место, и благодарил меня за сметливость.

В обители в это время в числе братии был один иеромонах из тамбовских дворян, о. Петр, к которому я имел особое душевное уважение и был с ним в отношениях столь близких, что, кроме него, не имел собеседников, и ему я открывал свою душу, как бы старцу. Знал я его еще тогда, когда в первый раз подвизался в том монастыре в саду, в срубе. Часто мы с ним, бывало, скорбели и вздыхали о беспорядках, допущенных слабым управлением, и сокрушались о том неимоверном зле, которое вносят с собою в монастыри вдовствующее духовенство и семинаристы, исключенные из семинарий за неуспешность и безнравственное поведение. А таких в обители нашей была большая часть всей братии.