Юрий Мухин - Война и мы

Вообще-то нет другого лекарства от страха, кроме наказания, а традиционным наказанием является наказание от собственной совести, но при этом для хорошего эффекта лечения совесть человека должна быть большой и сильной. А если совесть маленькая и хилая или ее вообще нет, то тогда лечиться человеку нечем, тогда его приходится лечить другим людям, но, опять-таки, при помощи того же самого лекарства — наказания.

У людей наказания самые разнообразные: от порки до расстрела, от призыва к совести до снятия с должности. Такой широкий ассортимент обусловлен целью наказания — предотвратить трусость в обществе. И, как и полагается наказанию, его тяжесть зависит от того, насколько эта трусость вредит обществу. За одну и ту же трусость в мирное время могут высмеять, а в военное — расстрелять.

Если наказание не заканчивается смертью наказуемого, то оно имеет две цели: предотвратить собственную трусость наказуемого и явиться примером, предотвращающим трусость других. Если труса казнят, то тогда преследуется только вторая цель.

Следует добавить, что биологически лекарством от страха является не собственно наказание, а тренировки в подавлении собственного страха, при этом угроза наказания всего лишь заставляет тренироваться. Такой вот пример: XVIII век, эпоха Екатерины II, ее бессменный фаворит князь Григорий Потемкин пишет наставления своему внучатому племяннику Николаю Раевскому. Начинаются они словами (выделено мною): «Во-первых, старайся испытать, не трус ли ты; если нет, то укрепляй врожденную смелость частымобхождением с неприятелем…». Это старинный слог разговора, а сегодня сказали бы попроще, т. е. так, как я написал выше — тренируйся в подавлении собственного страха.

Но для массовой армии, комплектуемой из всего народа, несправедливо опираться в боях только на тех, у кого смелость врожденная. Вот поэтому у тех, у кого она не уродилась, храбрость должна взойти от страха наказания за трусость. А дальше тренировки храбрости — и ты честный солдат.

Честный потому, что если ты трус и хочешь, чтобы за тебя на фронте погиб кто-то другой, а ты отсиделся в тылу или в плену, то ты — подлец. И не жалуйся, если тебя расстреляют, поскольку для общества людей уничтожение подлеца — это благо. Еще большим благом является только случай, когда подлец преодолеет свой страх и станет честным человеком. Это, само собой, касается любого человека. Но в тысячу раз больше это касается кадрового военного. Если он трус, но поступил на службу, то, значит, он подлец, к которому не может быть никакой пощады. Ведь он, паразит, в мирное время объедал свой народ, какое же он имеет право трусить во время войны?

Беда, однако, в том, что они, эти кадровые военные, какие ни есть, а все же профессионалы, и перестрелять всех трусов, даже если надо и очень хочется, невозможно. Кое-кого, конечно, расстреливали в назидание другим, но большинство приходилось ставить под контроль их совести более мягкими наказаниями — снятием с должностей.

Беда, однако, и в том, что еще в мирное время каста профессионалов составляет некое братство, по-итальянски, мафию и, так или иначе, поддерживает и выдвигает вверх только «своих», но об этом мы еще поговорим позже. Сталин, безусловно, из нескольких сот тысяч советского офицерства без труда мог бы сам отобрать честных, умных и храбрых кандидатов на должности командующих фронтами и армиями, но для этого он должен был их знать, а это невозможно. Сталин знал только тех генералов, которые крутились возле него или кого он успел заметить по каким-либо причинам, а остальных кандидатов ему подсовывала сама эта мафия.

Вот, к примеру, генерал-лейтенант Д.М. Карбышев. В военных кругах СССР он был широко известен, поскольку преподавал инженерное дело в Академии Генштаба, других академиях и был героем Гражданской войны, в частности, героем Каховского плацдарма, который тогда оборудовался в инженерном отношении под его командой. До войны по своему званию генерал-лейтенанта, Карбышев входил в число первых полутора сотен военачальников страны. И вот 26 августа 1941 года у Сталина состоялся такой разговор с командующим Ленинградским фронтом генерал-лейтенантом М.М. Поповым.

«Попов. Товарищ Сталин, маленькая просьба.

Сталин. Пожалуйста. Слушаю.

Попов. Если сейчас свободен инженер Карбышев, были бы рады иметь его у себя.

Сталин. Кто он такой? Я его не знаю.

Попов. Генерал-лейтенант инженерных войск, преподаватель Академии Генштаба.

Сталин. Постараюсь удовлетворить вашу просьбу».

Из этого разговора следует, что Сталин первый раз узнал о Карбышеве из этого разговора, более того, он даже не знал, что 8 августа Карбышев, руководя оборудованием оборонительных позиций на Западном фронте, был ранен, контужен и попал в плен.

Но ведь узнать человека — это лишь 1 % дела. Это только повод назначить его на должность. А потом ведь надо проверить, как он работает, для чего нужно получить надежные данные о его работе, а не туфтовые отчеты. Да, в ходе войны люди быстро показывают себя, и Сталин заметил и генерал-майора Рокоссовского, и генерал-майора Горбатова, и даже полковника Черняховского. Но в основном ему приходилось тасовать все ту же засаленную колоду уже известных ему полководцев, в которую новые карты вкладывали в основном сами генералы. Вот и приходилось генералов из этой колоды наказаниями приводить в божеский вид: снимать и снова назначать, и снова снимать, пока одни генералы окончательно отправлялись куда-нибудь в тыловые округа, чтобы не гробили людей на фронте, а другие генералы действительно становились какими-никакими полководцами.

В сборнике «Военно-исторический архив» (№ 10) злобствует на Г.К. Жукова полковник в отставке В.М. Сафир, большей частью по делу, но часто и просто от собственного непонимания затрагиваемых вопросов. Вот он попрекает Жукова жестокостью.

«Допустив грубую ошибку и загнав в ходе Ржевско-Вяземской операции (1942 г.) буквально в западню под Вязьму главные силы 33-й армии, Жуков стал искать «виновных». Нашел быстро: это командир 329-й сд полковник К.М. Андрусенко, которого он, не мешкая, приговорил к расстрелу. Однако несправедливый смертный приговор Президиумом Верховного Совета СССР и на этот раз был отменен. «Недорасстрелянный» же Андрусенко 15 января 1944 г. получил звание Героя Советского Союза (войну окончил командиром 55-й сд)».

А кто сказал, что Андрусенко до приговора (до наказания) и после приговора — это один и тот же человек? Ведь наказание для того и назначается, чтобы исправить человека. И очень может быть, что Андрусенко до приговора действительно был трус, а после приговора — герой. Говорят же, что за одного битого двух небитых дают. Особенно хорошо видна разница между битым и небитым на примере упомянутого выше генерала Гордова. Но я хотел бы этот пример совместить с назревшим разговором о смелости.