Юрий Мухин - Война и мы

Решения офицеров на войне и в бою, как я уже сказал, неизмеримо более тяжелы и требуют от них неизмеримо больше смелости, чем от гражданских чиновников. Кроме того, гражданский чиновник (начальник, руководитель) в своей трудовой жизни все же набирается хоть какого-нибудь опыта на реальных делах, поскольку каким бы он ни был трусливым и нерешительным, но совсем никаких самостоятельных решений он не может не принимать. Если он любое решение будет узнавать у начальника, то тому, в конце концов, надоест работать за такого подчиненного, и подчиненный будет с работы снят. У офицеров в плане накопления боевого опыта большая проблема, так как в мирное время его негде набраться. Учения — это суррогат боя, и решения, принимаемые на учениях, требуют от офицера смелости еще меньше, чем от гражданского чиновника в его реальных делах.

Получается, что от офицерства в мирное время требуется огромное желание воевать и стремление представить себе все возможные перипетии будущих боев. Офицеру требуется образное мышление и фантазия, чтобы представить, как будущий реальный бой может происходить. Между прочим, исключительной фантазией обладал опытный солдат Первой мировой войны Адольф Гитлер. Это отмечают все немецкие генералы, скажем, тот же Манштейн или Кейтель. К примеру, задолго до войны Гитлер предопределил 88-мм зенитное орудие для борьбы с полевыми укреплениями. Немецкие генералы единодушно считали это глупостью, пока не началась война и не подтвердила правоту Гитлера.

А будут ли стремиться узнать о войне все возможное те, кто поступил в армию, чтобы иметь большую зарплату, а потом — большую пенсию?

Боясь принимать решения, кадровое офицерство подменяло свою роль как командиров простой передачей приказа вышестоящего начальника с бездумными требованиями его обязательного исполнения «любой ценой». В исключенных цензурой отрывках из воспоминаний Рокоссовского есть такие строки, написанные скорее всего и по поводу маршала Жукова: «Не могу умолчать о том, что как в начале войны, так и в Московской битве вышестоящие инстанции не так уж редко не считались ни со временем, ни с силами, которым они отдавали распоряжения и приказы. Часто такие приказы и распоряжения не соответствовали сложившейся на фронте к моменту получения их войсками обстановке, нередко в них излагалось желание, не подкрепленное возможностями войск.

Походило это на стремление обеспечить себя (кто отдавал такой приказ) от возможности неприятностей свыше. В случае чего обвинялись войска, не сумевшие якобы выполнить приказ, а «волевой» документ оставался для оправдательной справки у начальника или его штаба. Сколько горя приносили войскам эти «волевые» приказы, сколько неоправданных потерь было понесено!»

Об этом же, о тупом исполнении приказа вышестоящего начальства, о боязни предложить ему свое решение или решение подчиненного, пишет и генерал Горбатов: «Особо непонятным для меня были настойчивые приказы — несмотря на неуспех, наступать повторно, притом из одного и того же исходного положения, в одном и том же направлении несколько дней подряд, наступать, не принимая в расчет, что противник уже усилил этот участок. Много, много раз в таких случаях обливалось мое сердце кровью… А ведь это был целый этап войны, на котором многие наши командиры учились тому, как нельзя воевать и, следовательно, как надо воевать. Медленность, с которой усваивалась эта наука — как ни наглядны были кровавые примеры, — была результатом тех общих предвоенных условий, в которых сложилось мышление командиров».

Положение, как видите, менялось, но оно менялось по мере накопления опыта в принятии рискованных решений, по мере замены командиров на более смелых.

В качестве примера принятия офицером смелого решения я выбрал эпизоды, в которых героем был сам Александр Захарович. Это не совсем корректно, поскольку Лебединцев пишет о себе и, конечно, может и приукрасить события. Но, во-первых, он дает много подробностей, и они не противоречивы, а во-вторых, если Александр Захарович и позаимствовал эти эпизоды у кого-то, то, значит, все же был реальный человек, который принимал такие решения.

Примером нерешительности советского офицерства является то, что во всех воспоминаниях Лебединцева (напомню — штабного работника) нет ни единого случая, чтобы в полковом штабе пытались найти какое-то собственное решение. Надо понимать так, что полковой штаб и командир полка, как и писал Рокоссовский, просто переадресовывали приказ командира дивизии комбатам. В случае удачи командир полка герой, в случае неудачи — он действовал так, как комдив приказал.

Итак, два эпизода в качестве иллюстрации главы о смелости. Как вы должны помнить, Александра Захаровича в конце весны 1942 года откомандировали на курсы штабных работников, но немцы в это время окружили наши войска под Харьковом и рванулись под Сталинград и на Кавказ. Входе отступления курсы штабных работников переместились за Кавказский хребет, и там Лебединцева назначают командиром взвода на курсах младших лейтенантов, а вскоре посылают эти курсы в бой на защиту Кавказа. Сейчас Александр Захарович расскажет об одном из эпизодов этих боев, который начинается с того, что его взвод послали в разведку.

Лебединцев: «Здесь, на вершинах Кавказского хребта, мои курсанты впервые проявили огромный интерес к топографической карте, увидев своими глазами панораму кубанских станиц и их отображение на бумаге. Возвращались мы быстрее, чем поднимались, и к исходу дня оказались в Пшаде, где я доложил о своих наблюдениях. На следующий день, после занятий и ужина, была объявлена тревога и курсы построены к движению. Марш совершали ночью. Прошли Михайловский перевал и свернули вправо по дороге на село Адербиевка, где в лесном массиве и разместились непонятно зачем. Пасмурный день закончился мелким дождем. Мы заняли несколько пустующих колхозных хозяйственных построек и провели ночь под крышами зданий. После завтрака поступила команда оборудовать взводные землянки. Курсанты принялись за дело, раздобыв у местных жителей лопаты. Инженера на курсах не было, и каждый учебный взвод вел свое строительство по самостоятельному индивидуальному проекту. Поскольку размещаться должны были на пологом скате горы, то решено было врываться в откос тыльной стороной котлована, а с фасада делать вход в стене с дверью и окном, выложенных дерном. Здесь должен быть установлен стояк с развилкой вверху, на который продольная балка должна опереться одним концом, а второй ее конец должен лежать на скате горы. От продольной балки до стен укладывались жерди с наклоном, а на них хворост и еловый лапник, чтобы для тепла и от дождя покрыть сверху скаты вынутым грунтом. Работали дружно, соревнуясь в выдумках и усовершенствованиях.