Юрий Мухин - Война и мы

И несколько слов о применении спецподразделений для решения задач пехоты. В Чечне этот идиотизм применялся, судя по сведениям, очень широко: спецназ бросали на решение обычных пехотных задач. И дело не только в том, что расходуется спецназ, сколько в том, что пехота не видит смерти врага, не имеет чувства превосходства над противником, не набирается боевого опыта. Оказывается, такая дурость не являет собой ничего уникального, а является следствием беспомощности кадрового офицерства в боевых делах. Дурость эта, оказывается, была широко распространена уже и в той войне. Лебединцев вспоминает даже такой случай о тех же боях на Миусе.

Лебединцев: «Командиру дивизии пришла мысль укрепить неприступность обороны за счет спецподразделений, из которых создать подвижный резерв на случай прорыва противника и который мог бы контратаковать. Однажды, прибыв в штаб полка, он начал бить по подвешенному у штаба вагонному буферу, и на этот звон все штабные подразделения собрались во дворе. Полковник поставил задачу начальнику штаба полка, а последний нам, примерно, такого содержания: «Противник внезапно вклинился в нашу оборону в районе Ротовка. Спецподразделениям полка нанести удар по противнику и выбить его из села. В центре боевого порядка наступают четыре взвода пешей разведки под командованием Лебединцева, справа от них наступает рота связи свободными от дежурства сменами, а слева взвод химзащиты, саперный взвод и комендантский взвод».

Стоял яркий февральский день с хорошей видимостью. Я понимал, что это учебная тревога, и решил выводить на окраину своих людей во взводных колоннах, чтобы за селом развернуть в цепь. Спецподр аз деления равнялись по мне. Только мы вышли из села, как послышался залп вражеской артбатареи 105-мм орудий. Разрывы пришлись с недолетом примерно в 200 метров, я немедленно выбросил людей на рубеж разрывов и второй залп оказался сзади нас. Комдив понял, что противник захватывает цель в «вилку», начал нам махать своей папахой — сигнал возвращения в исходное положение, — и был дан отбой зеленой ракетой. В моей команде разведчиков, благодаря моему маневрированию, потерь от немецкого обстрела тремя гаубичными залпами не было, а у химиков один был убит и один ранен. Хуже было в роте связи. По ним и огонь не велся, но их отход был беспорядочным. Один командир взвода получил кобуру, но пистолетов им не хватало, и вместо него он вложил в нее гранату «Ф-1», кроме того, крючок-карабинчик предохранительного ремешка зацепил за кольцо чеки гранаты. Пробегая кустами терновника, он зацепился петлей ремешка за сук, чека выдернулась. Ему не следовало вытаскивать ее из кобуры, но он в страхе открыл кобуру, предохранительная скоба сработала, и граната взорвалась. Командир кабельного взвода погиб, один связист ранен. Хоронили всем штабом». [Конец цитаты.]

Дивизия держала оборону уже несколько месяцев, боевой опыт у нее был. Разве командир дивизии не знал, что для немецких артиллеристов целью являются группы в 3–5 человек? Чем он руководствовался, выводя немцам под обстрел на открытое место сотню солдат? О чем думал начальник штаба, ставя спецподразделениям полка такую идиотскую задачу?

Понятно, что пришедший из запаса связист мог раньше не видеть гранаты, не знать, как она устроена. Но куда смотрели начальники, кадровые офицеры, они что, не могли подсказать дураку, что он подготовил себе самоубийство? Даже для меня, штатского, это просто невероятно — в 1135-м полку что, за жизнь подчиненных никто не отвечал?

А теперь будет уместен рассказ Александра Захаровича о бое, в котором тупость уже не отлична от подлости, бое, в котором погиб очень близкий Лебединцеву боевой товарищ.

Лебединцев: «Пролетарский женский праздник был ознаменован самой жиденькой артподготовкой, и наш первый батальон перешел в наступление на бумажную фабрику. Наши соседи слева, 1133-й и 1137-й стрелковые полки, прорывали оборону противника из района Матвеев Курган, нанося удар в северо-западном направлении с целью разгрома противника в районе мелких населенных пунктов Шапошников и Демидов. Предполагалось, что после прорыва фронта частями нашей дивизии в прорыв будет введена бригада из моряков, списанных на берег из Черноморского флота. Весь день боев не привел ни к какому успеху. Во второй половине дня ввели в бой второй батальон, но и это не дало результатов. И тут командир полка, видимо, по опыту боев за Кучерово, вспомнил о роте истребителей танков и к вечеру посылает ее в бой. То, что не смогли сделать шесть стрелковых рот, должна была непременно сделать малочисленная противотанковая рота. Это, извините, не из области фантастики, а из области самодурства командира, рассчитывавшего только на один авторитет командира этой роты Чернявского. Я должен пояснить читателям, что ни в одном из довоенных и военного времени штатов стрелкового полка вы не найдете подразделение под названием «Рота истребителей танков». Позднее появились роты ПТР (противотанковых ружей). Это понятно. А что такое рота истребителей танков? Созданы эти роты были по инициативе вышестоящих начальников. В них отбирали лучших стрелков, снабжали их бутылками с горючей смесью, ручными противотанковыми гранатами, ампулометами (были тогда такие изобретения химиков, отмененные жизнью). Имели они и противотанковые мины на веревочках, чтобы подтаскивать под самую гусеницу вражеского танка. Вот это, непонятно чем вооруженное подразделение, у нас в полку попало в хорошие руки храброго и отважного лейтенанта Чернявского и его заместителя Ищенко, отличалось своей дерзостью, но уж никак не вооружением, о котором я сказал выше. Вот именно эту роту в составе не более двадцати стрелков и бросили в атаку, как последний полковой резерв. Итог был плачевным, так как в той обстановке Чернявский и Ищенко не могли применить ни внезапности, ни хитрости, ни дерзости. Они пошли на неподавленные пулеметные точки и пали смертью героев, в том числе и сам командир, которому немцы прострелили обе ноги и хотели взять героя в плен. В последнюю минуту он взорвал в руках гранату «лимонку» и успел крикнуть: «Погибаю за Родину!» С ним погибли и те, кто пытался взять его в плен. Прекрасный сюжет для воспитания «Матросовых», но горький для полка и роты, потерявших отважного лейтенанта, который мог стать Героем с большой буквы. Но наши отцы-командиры тогда даже посмертно не наградили его хотя бы даже медалью «За боевые заслуги».

На следующий день командование решило бросить на прорыв саму морскую бригаду, так и не дождавшуюся прорыва фронта нашей дивизией. Хорошо помню очень слабую десятиминутную артподготовку, а за ней стремительный бросок моряков с криком «полундра» и… немцы в страхе бросили пулеметы и побежали в тыл! Почти без потерь моряки гнали их несколько километров и захватили господствующую высоту. Командир дивизии и командиры полков хлопали в ладоши, но и не думали выдвигать туда противотанковую артиллерию, пулеметы, саперов с противотанковыми минами. А противник подтянул к высоте танки и нанес внезапный удар по морякам, у которых, кроме винтовок, бескозырок и тельняшек, ничего не было. Матросы бросались даже на танковую броню, закрывая смотровые щели своими бушлатами и сгибая стволы танковых пулеметов прикладами. Но этого оказалось мало, и танки подминали их своими гусеницами. Нашли ли тогда виновных этой трагедии? Скорее всего, нет». [Конец цитаты.]