Юрий Мухин - Война и мы

Лебединцев: «Мой оппонент-соавтор Ю.И. Мухин ошибочно причисляет к кадровым офицерам таких, как я, «семимесячников-недоносков» и многих, подобных мне «ускоренников». В нашем 48-м стрелковом полку 38-й дивизии уже третьего формирования в 1943 году на более чем сто офицеров был только один комбат старший лейтенант Лысынчук, который имел полный двухгодичный курс пехотного училища. Да и то потому, что на фронт попал в ноябре 1943 года, а до этого преподавал на курсах в глубоком тылу. Все остальные были «краткосрочной», начиная с комдивов. Начальник штаба дивизии был взят с первого курса бронетанковой академии, начальник оперативного отделения штаба дивизии капитан Петров В.И. накануне войны закончил двухмесячные курсы младших лейтенантов-сабельников, хотя это не помешало ему в послевоенные годы стать Первым заместителем министра обороны и маршалом Советского Союза. Единицы сохранившихся в действующей армии «полнокурсники — двухгодичники» если выживали, то оседали в крупных штабах или тыловых органах управления.

Подавляющей мечтой многих офицеров-фронтовиков было дожить до Победы, поскорее забыть пережитые кошмары минувшей войны и пожить хоть несколько лет без разрывов бомб, снарядов, мин, пулеметных очередей, без вшей, пусть даже на полуголодном карточном пайке. Очень многие из них и не были готовы к условиям мирной службы.

В начале 1947 года, уже после окончания семимесячных курсов «Выстрел» в 1944 году, а в 1946-м — годичного курса Офицерской школы штабной службы, я в капитанском чине был понижен в должности до командира 1-й мотострелковой роты 1-го гвардейского механизированного полка 1-й гвардейской (бывшей Русияновской) дивизии — родоначальницы советской гвардии, оказавшейся после войны в городе Тбилиси.

На весь 1-й мотострелковый батальон (только он один был с личным составом, а остальные — кадрированные) нас, фронтовиков, оказалось только два человека — я да командир взвода противотанковых пушек младший лейтенант Белозерцев — Герой Советского Союза. А все остальные офицеры были вновь пришедшими из запасных полков и тех дивизий, которые ни одного дня не приняли участия в боях, простояв на государственной границе с Турцией и Ираном. А в штабах полков и штабе дивизии бывших фронтовиков сохранилось в кадрах гораздо больше. Так вот, многие из тех, кто «защищал» Тбилиси, Баку и Ереван на протяжении всей войны, потом служили до выхода на пенсию. А у фронтовиков жизнь складывалась по-разному, но большинство из них увольнялось по собственному желанию. Фронтовики оказались малопригодными для мирной службы и для парадов.

От совершенно безграмотных избавлялись принудительно. Был у нас в штабе 261-й стрелковой дивизии в Ленинакане в 1952 году командующий артиллерией дивизии (КАД) полковник Волосков — фронтовик, из бывших фейерверкеров (старшин) батареи времен Первой мировой войны. Сам он, конечно, не предполагал о своей безграмотности и готов был служить, но уж слишком явно его безграмотность проявлялась в документах, на которых он оставлял свои «резолюции». Так, например, расчеты на полигоне вели боевые стрельбы. Часть из них отстрелялись на «отлично». Начальник штаба артиллерии представил командующему список этих расчетов. КАД наложил резолюцию: «Начальник штаба, прапустить енти растчеты через движок с громкоговрорителем. КАД Волосков». Начальник штаба передал список в клубный автомобиль, чтобы его начальник объявил об отличившихся по радиотрансляционной сети. Вкупе со всеми другими своими прегрешениями он был понижен на подполковничью должность и тут же уволен на пенсию, почти вдвое меньшую, чем мог бы получать, выйдя на нее на неделю раньше. Бывало и такое». [Конец цитаты.]

После прочтения воспоминаний Александра Захаровича Лебединцева я начал вспоминать, что вообще-то не впервые сталкиваюсь в воспоминаниях тех или иных ветеранов с фактами позорнейшего поведения кадрового офицерства на войне — с фактами того, что именно кадровое офицерство определило ничем не оправданную смерть на фронтах миллионов наших соотечественников. Но раньше я не обращал на это внимания, полагая, что действует естественное правило «в семье не без урода».

Скажем, как-то уже давно я прочел, по-моему, в «Независимой газете» статью фронтового летчика той войны. Сообщаемые им случаи в целом были известны, в связи с чем я и не сохранил самой статьи. Но вывод казался настолько экстравагантным, что я, каюсь, не принял его всерьез. Дело в том, что и хорошо знающие этот вопрос историки связывают завоевание превосходства в воздухе советскими ВВС исключительно с поставками на фронт «современных» самолетов — от Як-3 до «Аэрокобр», причем время завоевания господства относят ко времени Курской битвы, то есть к лету 1943 года. А этот летчик утверждал, что бить немцев в воздухе мы начали тогда, когда были сняты с должностей довоенные кадровые командиры авиационных полков и заменены летчиками, не боявшимися водить самолеты в бой. Этот летчик утверждал, что довоенное командование ВВС в воздух не поднималось, боев не видело, сидело на земле и из блиндажей посылало самолеты на задания. В целом такое заключение могло быть следствием обиженности или озлобленности данного Героя Советского Союза на своего конкретного командира полка.

Еще раз напомню, о чем уже писал. Вот передо мной книга другого Героя Советского Союза — В.Ф. Голубева. Начав войну рядовым летчиком, Голубев к концу 1941 года стал командиром эскадрильи, а в 1943 году — командиром 4-го гвардейского истребительного авиаполка Балтийского флота. За войну лично сбил 39 самолетов, причем до 1943 года полк летал на И-16. Василий Федорович и в мыслях не держал написать что-либо по теме этой книги, но он в своих воспоминаниях дает массу подробностей, анализ которых позволяет сделать выводы, которых сам Голубев не делает. Он дает исторический факт, поясняет его техническую причину, но не касается главной причины — организационной. К примеру, Краснознаменный Балтийский флот, согласно справочнику, на начало войны имел 656 самолетов всех типов (истребители, к сожалению, отдельной строкой не выделены). Начиная с 4-00 утра 22 июня 1941 года немцы стали нещадно бомбить и флот, и Ленинград, а вся многочисленная авиация КБФ смогла сбить первый немецкий самолет только на четвертый день войны. Техническую причину этой беспомощности В.Ф. Голубев объясняет.

Немцы, перелетая линию фронта, фиксировались нашими станциями ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения и связи), и оттуда следовали телефонные звонки командованию ВВС флота, а оттуда уже шла команда на аэродромы. Взлетали наши истребители и летели… к посту ВНОС! Пост на земле широкими белыми полотнищами выкладывал направление пролета немцев, а поперек узкими белыми полотнищами выкладывал высоту пролета (скажем, три поперечных полотнища означали 3000 м). Наши истребители разворачивались и летели за немцами, которые уже, во-первых, были от них в 50—100 км, а во-вторых, зная эту систему, немцы пересекали фронт на ложном курсе, а после того, как ВНОС терял их из виду, ложились на боевой курс. Такая система наведения своей авиации вполне достойна армии, вооруженной луками и стрелами, но поразительно то, что ПВО Ленинграда было оснащено уже в то время очень неплохими отечественными радарами типа «Редут» — техникой, которую в то время имели очень немногие страны. С помощью этих радаров теоретически было возможно навести наши самолеты на немцев как угодно: с хвоста или со стороны солнца. Но это только теоретически, практически ничего нельзя было сделать, поскольку истребители КБФ, да и Красной Армии не имели радиостанций. Это должно вызывать удивление хотя бы потому, что Сталин любую свободную минуту уделял авиации и уже с 1934 года требовал, чтобы все самолеты СССР оснащались радиооборудованием. И действительно, конструкторы самолетов и заводы оснащали советские истребители радиостанциями. Тогда почему же их не было в начале войны?