Борис Бессонов - Фашизм: идеология, политика

В конечном счете многие образованные немцы сознательно либо бессознательно, из страха перед насилием, боязни потерять материальное благополучие и социальный статус и т. п. оказывались активными или пассивными соучастниками фашистского режима. Некоторые из них полагали, что фашизм можно пережить и остаться чистым, уйдя «во внутреннюю эмиграцию». Даже страшное, сокрушительное поражение ничему не научило бюргеров. Л. Франк в книге «Ученики Иисуса» показал некоего профессора Габерлейна, вещавшего в трактире: «Человечество на веки вечные в неоплатном долгу перед Германией. Достаточно того, что мы подарили миру Бетховена. Силы германского народа неисчерпаемы... Германия воспрянет. Уже сегодня можно сказать с уверенностью, что, если бы наша стратегия не шла на поводу у какого-то австрийского дилетантишки, Германия выиграла бы войну». И Франк устами редактора левой социал-демократической газеты присовокупил: «А ведь он даже не нацист и никогда им не был. В частной жизни это добропорядочный человек. Так можно последнюю надежду потерять» [435] Франк Л. Ученики Иисуса. М., 1957, с. 24, 132. . После войны многие немцы уклонялись давать четкие ответы на беспощадные политические вопросы. Сведения о фашистских зверствах побуждали многих к рассуждениям такого рода: самое важное теперь подвергнуть себя очищающему огню своей совести. Многие искали оправдания в добрых поступках, которые совершили они или их родственники в страшные годы фашизма.

Конечно, никто не может обвинять в фашистских преступлениях весь германский народ. Фашисты пришли к власти вовсе не потому, что за них проголосовало большинство народа. Они пришли к власти в результате зловещего союза крупнейших промышленников и финансистов, агрессивных милитаристских кругов и всех других реакционеров. Если бы германский народ добровольно принял Гитлера и нацистскую программу, то фашистам не понадобились бы штурмовые отряды, не понадобились бы концентрационные лагеря и гестапо, которые были созданы для борьбы с антифашистами сразу же после того, как государственная власть перешла в руки гитлеровцев.

В продолжении всей эпохи жестокого фашистского террора, кровавой расправы с антифашистами сопротивление фашизму жило, борьба с ним продолжалась. «Полмиллиона немецких антифашистов, которые погибли в лагерях смерти или в течение многих лет томились в них, тысячи коммунистов, социал-демократов и противников войны, расстрелянных в «третьем рейхе», гильотинированных в Плетцензее, замученных в казематах гестапо, казненные вожди рабочего класса Эрнст Тельман, Джонни Шеер, Эдгар Андрэ — все они доказали, что и в самые черные часы фашистской ночи, когда погасли огни в оккупированной Европе, даже Гитлер не был в силах задушить немецкую демократию, пробивавшую себе путь к свободе» [436] Подковиньский М. В окружении Гитлера. М., 1981, с. 137. , — пишет М. Подковиньский. «Им не дано было спасти Германию, они могли лишь умирать ради Германии; счастье сопутствовало не им, а Гитлеру, — сказала известная немецкая писательница Рикарда Хух, когда в 1953 г. вышел в свет сборник писем павших немецких антифашистов. — Но смерть их была не напрасной. Если сегодня мы вспоминаем тех, кто отдал жизнь в борьбе против национал-социализма, мы всего лишь платим долг благодарности. Вспоминая, что принесли они в жертву, мы и сами чувствуем себя легче, ибо можем подняться над нашими собственными несчастьями» [437] См. там же. .

Носителями революционных традиций антифашистской борьбы были прежде всего передовые рабочие, коммунисты. Как писал Р. Роллан, «сила убеждения проверяется готовностью к жертвам. Коммунизм блестяще выдержал испытания кровью. Под топором Гитлера и его палачей коммунизм породил столько мучеников и героев, сколько никогда не порождала ни одна идея» [438] Роллан Р. Собр. соч. В 14-ти т. М., 1958, т. 13, с. 460. .

Да, в борьбе с фашизмом, в трактовке его сути коммунисты допускали ошибки. Их допускали как отдельные коммунисты-руководители, так и целые партии и даже Коммунистический Интернационал. Одной из характерных ошибок коммунистов в оценке фашизма было подведение под одну крышу различных форм буржуазных государств: от либеральных государств дофашистского периода до фашистских тоталитарных государств. В известной мере подобная ошибка была объяснима. Широкие слои общественности, народные массы европейских стран были после первой мировой войны преисполнены скептицизма в отношении буржуазной демократии. Этот скептицизм разделяли и коммунисты.

Так, отмечал В. Пик, «в Германии коммунисты довольно долго считали, что... правительство Брюнинга является уже правительством фашистской диктатуры» [439] Пик В. Отчет о деятельности ИККИ. 26 июля 1935 г. М., 1935, с. 30. . Конечно, это правительство было реакционным и немало сделало, чтобы расчистить дорогу фашизму, но само фашистским не было. С вышеназванной ошибкой была связана и другая. Как отмечал П. Тольятти, ее суть заключалась в «постоянном и прямолинейном утверждении», что «на смену фашистскому деспотизму может прийти лишь режим, который является выражением власти рабочего класса и народа, почти априори исключая возможность демократического строя, который бы продлил срок существования капиталистической системы» [440] Тольятти Я. Итальянская коммунистическая партия. М., 1959, с. 51. .

Подобные ошибки были весьма характерны для итальянских коммунистов. Их лидер А. Бордига был убежден, что фашизм — это орудие всей буржуазии, что фашизм может иметь различные формы, в том числе либеральные и демократические. Он полагал вместе с тем, что фашизм — не что иное, как проявление слабости буржуазии, ее последняя отчаянная попытка удержаться у власти, что наступление фашизма должно лишь упростить борьбу (в соответствии с формулой «чем хуже, тем лучше») за пролетарскую диктатуру и установление Советской власти в Италии. Все это привело коммунистов на сектантские позиции. На своем II съезде (март 1922 г.), т. е. накануне прихода фашистов к власти, они снова заявили, что не видят никакой разницы между буржуазной демократией и фашизмом, что все это формы диктатуры буржуазии и поэтому тактика партии должна оставаться постоянной вне зависимости от изменения обстановки, что никакие соглашения с партиями и группами, не разделяющими программных положений коммунистов, не допускаются, что борьба за диктатуру пролетариата и установление Советской власти в Италии — непосредственная цель революционной борьбы.

Такие установки, конечно же, мешали организации пролетариата, всех народных масс на борьбу против фашизма, в защиту демократии и мира. Однако в определенной степени эти сектантские ошибки коммунистов, подчеркиваем еще раз, были объяснимы. Дело в том, что в своих поисках антитезы фашизму реформисты из Итальянской социалистической партии, как правило, апеллировали к абстрактным идеалам свободы и парламентаризма. В сущности, реформисты противопостазляли фашизму не более как буржуазный либерализм дофашистского периода. Но это был тот самый либерализм, который в своем стремлении предотвратить социалистическую революцию поддержал фашизм в борьбе против революционного пролетариата и содействовал таким образом его приходу к власти. Поэтому бороться против фашизма с идейных позиций этого либерализма было исторически несостоятельно, это было фактическим возвратом к вчерашнему дню. К тому же социалисты, во всяком случае первоначально, не осознавали реальной угрозы фашизма, считали его кратковременной опасностью, которую следует «переждать». Поэтому они, в сущности, не поддержали инициатив коммунистов, которые не раз обращались к социалистам с предложением о совместной борьбе с фашизмом. Больше того, они, по сути, саботировали революционную борьбу трудящихся. Подтверждение тому реальные факты. Так, в 1919—1920 гг. в Италии волна революционных выступлений достигла своего высшего подъема. На выборах в ноябре 1919 г. социалисты оказались сильнейшей партией, они получили 156 мандатов из 508, в то время как Муссолини со своими фашистами не получил ни одного. В результате муниципальных выборов в 1920 г. социалисты завоевали 2 тыс. с лишним муниципалитетов, т. е. одну треть общего их количества. Рабочие держали в своих руках почти все фабрики, Италии. На фабриках действовали рабочие советы и была создана вооруженная охрана. Правительство и предприниматели фактически оказались бессильными. И тем не менее социалистическая революция не наступила. Не было решительного революционного руководства. Революционная активность рабочих исчерпала себя в неорганизованных боях, лишенных общей стратегической цели.